Маяковский Владимир Владимирович

Я
 два месяца
         шатался по природе,
чтоб смотреть цветы
        и звезд огнишки.
Таковых не видел.
            Вся природа вроде
телефонной книжки.
Везде -
    у скал,
        на массивном грузе
Кавказа
    и Крыма скалоликого,
на стенах уборных,
               на небе,
                    на пузе
лошади Петра Великого,
от пыли дорожной
            до гор,
                где грóзы
гремят,
    грома потрясав,-
везде
    отрывки стихов и прозы,
фамилии
      и адреса.
"Здесь были Соня и Ваня Хайлов.
Семейство ело и отдыхало".
"Коля и Зина
        соединили души".
Стрела
    и сердце
          в виде груши.
"Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Комсомолец Петр Парулайтис".
"Мусью Гога,
парикмахер из Таганрога".
На кипарисе,
        стоящем века,
весь алфавит:
        а б в г д е ж з к.
А у этого
        от лазанья
                талант иссяк.
Превыше орлиных зон
просто и мило:
            "Исак
Лебензон".
Особенно
       людей
           винить не будем.
Таким нельзя
        без фамилий и дат!
Всю жизнь канцелярствовали,
                    привыкли люди.
Они
  и на скалу
глядят, как на мандат.
Такому,
    глядящему
            за чаем
                с балконца
как солнце
        садится в чаще,
ни восход,
        ни закат,
            а даже солнце -
входящее
    и исходящее.
Эх!
  Поставь меня
             часок
                на место Рыкова,
я б
  к весне
      декрет железный выковал:
"По фамилиям
           на стволах и скáлах
узнать
    подписавшихся малых.
Каждому
     в лапки
дать по тряпке.
За спину ведра -
и марш бодро!
Подписавшимся
          и Колям
               и Зинам
собственные имена
            стирать бензином.
А чтоб энергия
     не пропадала даром,
кстати и Ай-Петри
        почистить скипидаром.
А кто
   до того
        к подписям привык,
что снова
       к скале полез,-
у этого
     навсегда
          закрывается лик-
без".

Под декретом подпись
          и росчерк броский -
                  Владимир Маяковский.