«Книга написана в форме древних легенд, без излишних размышлений, поскольку события жизни святого Франциска говорят сами за себя, а наши размышления над ними могли бы затмить их красноречие», — так охарактеризовал свою книгу Анаклето Яковелли.

Рождение

Жили некогда в городе Ассизи¹ муж и жена, люди весьма состоятельные. Мужа звали Пётр Бернардоне, по имени его доброй памяти родителя. Был господин Бернардоне предприимчивым купцом, в Провансе и на Востоке закупал ткани и домой возвращался, нагруженный драгоценным товаром. Жену его звали госпожа Пика, хотя настоящее её имя было Джованна. Она отличалась высокими добродетелями, и душевное богатство её было столь велико и совершенно, что затмевало золото, накопленное мужем. Оставалось жить во взаимном счастье, но не бывает розы без шипов. Счастье омрачалось тем, что Бог не благословил их детьми, скрепляющими любовь, и оттого точно тёмное облако тяготело над ними.

Госпожа Пика совершила паломничество к гробницам святых апостолов в Риме. Потом в смиренной молитве, простершись на полу часовни Св. Михаила на горе Гаргано, умоляла Господа даровать ей желанное материнство. Всё было напрасно. Небо, казалось, было глухо к её мольбам.

Однажды господин Бернардоне занимался приготовлениями к отъезду, собираясь по торговым делам в Святую Землю.
— Не возьмёшь ли ты меня с собой? — спросила у него жена, — какое для меня было бы счастье посетить святые места, где совершилось наше искупление!
Поначалу муж не знал, что ответить: его беспокоила мысль о доме и имуществе, о том, что с ними станет во время их долгого отсутствия. Но он не хотел огорчать жену и потому сказал:
— Что ж, если тебе угодно, поезжай со мной.
Уладив дела, они пустились в долгий путь. Сердце госпожи Пики наполнялось невыразимым счастьем.

Наконец они достигли Палестины. Не столько указания людей, сколько глубокая вера помогала госпоже Пике находить места, освящённые пребыванием Спасителя. Молилась она и у Гроба Господня, и в Вифлееме, в пещере, где родился Спаситель. Там она забывалась в сладкой молитве.

Кто может пересказать мысли женщины из Ассизи, взирающей на священное место, где Пресвятая Дева родила Иисуса? Преклонив колени, она открыла Божией Матери своё тайное горе. Не столько словами, сколько сердцем поведала она об огромном желании стать матерью и в этот миг, должно быть, ощутила, что молитва её услышана.

Возвратившись в Ассизи из долгого паломничества, госпожа Пика удостоверилась в дарованной ей милости: у неё под сердцем билась новая жизнь. Была зима 1181-1182 года. Дома, в тишине, не нарушаемой громким голосом мужа, ибо он снова был в отъезде, женщина готовилась к великому дню. Заранее приготовили всё, как должно, но провидение в своей неисповедимости распорядилось иначе. Госпожа Пика уже не была в юном возрасте, и первые роды обещали быть трудными, поэтому, сознавая опасность, благочестивая женщина не переставала молиться. Она вспомнила своё паломничество, вифлеемскую пещеру, и, просвещённая свыше, решила последовать примеру Пресвятой Девы. Госпожа приказала служанкам приготовить ей ложе из сена в нижней части дома, где Бернардоне держал лошадей. Когда всё было готово, она сошла вниз и, улегшись на сено, без особых мучений разрешилась от бремени. В городе происшествие вызвало немалый шум. Кумушки и соседки, собираясь, судачили о госпоже Пике. Не постигая смысла случившегося, они всё объясняли прихотью беременной женщины.

Сплетни кумушек не проникали за ворота дома Петра Бернардоне и не умаляли счастья матери. Она жила, как в раю, пестуя дитя, чей плач наполнял её сердце не печалью, а радостью. Но как ни велика была её радость, она не забывала о христианском долге. Принеся младенца в церковь Св. Руфина, она присутствовала при его втором рождении в крестильных водах и дала мальчику имя Иоанн.

Однажды в дверь дома Бернардоне постучал странник, почтенного вида, с мягким взором. Госпожа Пика пригласила его в дом и накормила обедом. Странник попросил разрешения взглянуть на малыша. Госпожа Пика отвела его к сыну. Гость взял младенца на руки и произнес такие слова: «В один и тот же день в двух домах в этом переулке на свет появились два мальчика. Один из них, — и он приподнял младенца, — станет величайшим святым, другой — наихудшим негодяем». Сказав это, он удалился, и никто его больше не видел.

Юность

Когда у Петра Бернардоне родился сын, сам он находился в Провансе. После благополучного окончания дел с лёгким сердцем отправился он в обратный путь. Но истинная радость ждала его дома: наконец-то жена подарила ему наследника. Бернардоне ликовал, ибо к прочим его недостаткам — честолюбию, пристрастию к роскоши и к заносчивости перед людьми — надо прибавить безграничное тщеславие.

До рождения сына он хоть в одном полагал себя ниже других смертных: его весьма тяготило отсутствие наследника. Теперь всё изменилось. У него есть своё дитя, можно строить планы на будущее, можно возлагать на сына большие надежды, воспитывать его по своим понятиям: вырастет — и все кругом только вытаращат глаза от изумления. Первым делом он назвал ребёнка по-своему. Бернардоне не хотел, чтобы мальчик носил имя Иорданского Крестителя — отшельника, сумрачного исхудалого аскета. Отец хотел видеть сына прекрасно воспитанным молодым человеком, знающим толк в музыке и поэзии, в одежде из красивых тканей; важным военачальником, владеющим мечом и умеющим повести отряды воинов в сражение. Поэтому он нарёк сына Франциском — пусть хотя бы именем он уподобится благородным французам, которые с рыцарской доблестью соединяют обаяние и изящество.

Детство и юность Франциска отмечены отцовским влиянием. В школе при церкви Святого Георгия он изучал латинский и народный язык, от отца научился постигать смысл провансальского языка и наслаждаться провансальскими стихами. Душа его, от природы открытая прекрасному, понемногу впитывала «весёлую науку», которой он, в свою очередь, делился с молодежью города на общих празднествах.

Скоро Франциск стал заметен в среде сверстников, которые любили его и беспредельно им восхищались. Его провозгласили королём пиров и праздников, предводителем юношества Ассизи; не было блестящего собрания, на котором бы Франциск не оказывался на виду. Его мандолина издавала нежные звуки, голос трогал сердца, одежды блистали роскошью. Все улочки и переулки Ассизи слышали его шаги, окна открывались, из-за ярких гвоздик выглядывали любопытные девушки.

Наблюдая издалека, спрятавшись в тень, радостно потирал руки Пётр Бернардоне. Блестящие успехи юного Франциска позволяют угадать, какими дарами он был наделён; не будем, однако, поверхностно судить о его воспитании. Рядом с Франциском всегда была мать, очень много значившая для него, её нежность и доброта глубоко проникали в его сердце. Святой жизни женщина, она заботливо внушала сыну твёрдые принципы веры и нравственности, которые должны были служить ему опорой на протяжении всей жизни. Это воспитание дало плоды. Всё низменное и грубое отталкивало Франциска, вызывая у него отвращение.

Об этом хорошо знала его мать и отвечала кумушкам, которые, по обыкновению, судачили о Франциске, так:
— Кем, по-вашему, станет мой сын? Я верю: несмотря ни на что, Бог сделает его великим человеком.

К месту будет рассказать такой случай из его жизни тех лет. Пётр Бернардоне позаботился о том, чтобы посвятить сына в тайны торгового ремесла, к которому тот выказал большие способности. Желая приобщить сына к делу, приносящему хороший доход, и внушить ему чувство ответственности, отец часто оставлял его вместо себя в лавке — принимать покупателей и заключать сделки, а порой посылал в город Фолиньо², где он вёл торговлю.

Однажды, когда Франциск находился в отцовской лавке, туда вошёл нищий и попросил подаяния Христа ради. Занятый разговором с покупателем, Франциск нетерпеливо отмахнулся от нищего и прикрикнул на него, но тут же его поразила мысль: «Если бы он попросил меня от имени какого-нибудь знатного господина, я бы не отказал. Как же мог я так грубо с ним обойтись, когда он попросил меня Христа ради?». Он тотчас выбежал за нищим и, догнав, щедро его одарил, а в душе твёрдо решил никогда не отталкивать тех, кто придёт к нему просить именем Божиим.

Плен

В год 1202 Франциску было двадцать лет. Небо над Ассизи затянулось тучами, сердца граждан ожесточились. После смерти императора Генриха VI³ народ поднимался на борьбу за свободу городов, которую, пользуясь феодальными законами, нагло попирали бароны и вассалы. Ветер сражений увлёк и молодежь Ассизи: изгнав притеснителей из города, они не остановились и, взобравшись на гору Субазио⁴, громили и разносили на её склонах замки властителей. Наконец-то они отомстили за многолетний гнёт и обиды. Феодалы так легко не сдались. Они бежали в город Перуджу⁵, расположенный на соседнем холме и издавна враждовавший с Ассизи, и там просили о защите своих прав.

Вспыхнула война. Два войска сошлись на берегу Тибра⁶, на склоне горы Коллестрада, в ноябре 1202 года. Пролилось много крови. В жестокой битве жители Ассизи потерпели поражение — разбитым и униженным возвращалось их ополчение в родной город. Не все ополченцы вернулись к домашнему очагу. Одни полегли на поле боя, многих других захватили в плен и бросили в темницы надменной Перуджи. Среди пленных был и юный Франциск.

Горько пленнику: дольше всех он терпит последствия поражения! С ассизскими пленными обращались сурово, их намеренно унижали. С наступлением холодов общее уныние ещё усугубилось. Франциск, который от природы не был крепок, очень страдал. Но при виде чужой беды душа его изнемогала от сострадания, он старался поддержать товарищей по несчастью, и это завоёвывало ему всеобщую любовь. Среди пленников был один житель Ассизи, совсем закосневший в грубости, которого все избегали, но даже он поддался обаянию Франциска, стал приветливым и благословил жизнь.

Возвратившись домой, Франциск тяжело заболел. У его изголовья часами сидела мать, госпожа Пика, с тревогой следя за ходом болезни. Наконец заботы матери и молодость больного взяли верх над болезнью, здоровье Франциска стало поправляться, и вскоре он совсем окреп. Выздоравливая, Франциск стал выходить из дома и совершать дальние прогулки. Он доходил до края города и там, усевшись на земле, оглядывал окрестности. Всё вокруг казалось ему чужим.

Желая развлечься, Франциск возобновил весёлые похождения с прежними приятелями, но всюду его настигало чувство пустоты и отвращения. Что за странная перемена происходила в его душе? Угадать нелегко. Отвратив его от радостей мира, болезнь позволила ему прикоснуться к тайне вечности, и он чувствовал себя погружённым в это необычное ощущение. В лучшие годы своей жизни — до того, как вспыхнула принесшая столько бедствий война, — он любил читать о подвигах паладинов⁷ Карла Великого⁸, об удивительных приключениях рыцарей Круглого Стола. Тогда он бредил этими повествованиями, они приводили его в восторг. Об этих уже полузабытых героях он вспомнил снова, когда в Апулии⁹ объявился французский военачальник Гвалтьеро де Бриенне, который своими подвигами в защиту Церкви и Империи вызывал народное восхищение. Юного Франциска тоже захватил общий порыв. Он стал мечтать о том, как он совершит доблестные ратные подвиги и прославится. Он решил идти сражаться во главе небольшого отряда жителей Ассизи. Шёл 1205 год.

Однажды утром отряд с крестами на груди и алебардами, гарцуя на породистых лошадях, выехал из восточных ворот Ассизи. Отряд провожали жители города, желавшие воинам победы, родные уходивших на сражение не скрывали слёз. Первый привал был назначен возле Сполето¹⁰. Там произошло событие, прервавшее военную карьеру Франциска в самом начале. Звёздной ночью, когда товарищи Франциска спали и видели во сне славные подвиги, он отчётливо услышал голос:

— Франциск, за кем лучше следовать — за хозяином или за слугой?
— За хозяином.
— Зачем же ты тратишь силы, следуя за слугой, а не за хозяином?
— Чего Ты желаешь от меня, Господи?
— Возвращайся в Ассизи. Твой путь — иной.

«Твой путь — иной». Эти таинственные слова не смолкали в его ушах. Что от него требуется? Если то был глас Божий, почему не сказано, каков должен быть его путь? Мечты Франциска рассыпались в прах, его юность подходила к концу, в душе была пустота. Кто заполнит её? Утром, разбитый и подавленный, он попрощался с товарищами и молча пустился в обратный путь.

Госпожа Бедность

— Дорогу незадачливому рыцарю!
— Сын Петра Бернардоне вернулся с победой!
Примерно такие слова кричали мальчишки, когда Франциск вступил в свой город. Оскорбления и насмешки сопровождали его до самого дома, а на пороге уже ждал разгневанный и оскорблённый в своих тщеславных мечтах отец. Оставалось единственное утешение — выплакаться на груди горячо любимой матери, она одна по-прежнему верила в него.

Печально тянулись дни. Однако время врачует все раны, затянулась и рана Франциска. Снова присоединился он к шумной ватаге ровесников, в увеселениях пытаясь скрыть от себя собственную душевную пустоту. Как-то прекрасным весенним вечером он пировал с друзьями: все предавались обильным возлияниям, шум становился всё сильнее. Франциск терпеливо ждал, когда все выйдут на воздух с цитрами и мандолинами и отправятся по улочкам петь под украшенными цветами окошками. Наконец все вышли. Вдруг кто-то заметил, что Франциска нет:
— Куда он подевался? Кто задержал его в эту благоуханную ночь?
Франциска нашли: прислонившись к косяку двери, он отрешённо смотрел куда-то вдаль.
— О чём ты задумался, Франциск? Может быть, милая девушка пленила твоё сердце?
— Так и есть, друзья. Меня пленила красивейшая на свете Дама, самая благородная, какую только можно вообразить.
Он не лгал. Франциск говорил о новом идеале, открывшемся его душе — о стремление жить очень бедной и простой жизнью.

Это случилось после того, как он задумался о бесполезности и расточительности своей жизни, о том, как богатство развращает общество. И в особенности, о нищете простого народа, которая чаще всего соединялась с нравственной распущенностью. С того дня Франциск мечтал осуществить свое стремление к бедности и простоте, чтобы наполнить свою жизнь евангельским смыслом. Ему требовалось, прежде всего, время для внутренней перемены, для приготовления души к желанной встрече. Бабочка, прежде чем взлететь и развернуть на солнце пёстрые крылышки, какое-то время проводит в тени, в коконе, из которого потом выпархивает в своем великолепном наряде. Подобное происходило и с Франциском.

В окрестностях Ассизи, на крутых склонах горы Инферно, обрывающихся к Тешо, Франциск нашёл неприметную пещеру: там он погружался в размышления и молитву.

Однажды Франциск отправился в Рим с товаром. Там он простёрся у гробницы первоверховного Апостола, после чего вынул все деньги и королевским жестом бросил их нищим, теснившимся у входа, как подаяние. Потом подошёл к ним и поменялся с одним из бродяг одеждой. Сын Петра Бернардоне, гордость Ассизи, вдруг стал грязным оборванцем! Только что его тело облекал пышный мягкий бархат, а теперь — грубая колючая шерсть. Из любви к Богу Франциск совсем отказался от гордости: он протянул руку и принял протянутую милостыню. Каждый нерв в нём трепетал, но его дух ликовал: Христос из любви к людям оставил небесную славу и облёкся нашей немощной плотью — неужели Его раб не уподобится Ему, облекшись нищетой своих братьев?

Вторая встреча произошла в Ассизи. Однажды, когда он ехал верхом по равнине, он услышал приближающийся звук колокольчика, затем увидел прокажённого, обезображенного болезнью. Его изъязвлённое тело распространяло невыносимое зловоние. Франциску захотелось поскорее умчаться прочь по залитому солнцем полю, броситься в душистые травы, но его остановила мысль: ведь Христос Божественной рукой коснулся этой бедной смрадной плоти, ибо в ней заключена бессмертная душа, возрождённая благодатью и удостоенная любви Бога, Который на небесах. Мгновенно он соскочил с коня, подошёл к прокажённому и подал ему милостыню с поцелуем любви. Когда он снова вскочил на коня и, отъехав, обернулся, прокажённого не было. Кругом простиралось ровное поле. Сам Христос под видом прокажённого принял поцелуй от Франциска и исчез.

«Господь дал мне, брату Франциску, начать моё покаяние так: когда я жил в грехах, мне казалось нестерпимо горьким видеть прокажённых. Господь Сам привёл меня к ним, и я им служил. И когда я уходил от них, то, что казалось мне горьким, стало сладостью для души моей и тела». Так написал святой Франциск в «Завещании». Последние слова позволяют нам понять то преображение, которое он пережил под воздействием описанной встречи.

Суровая внутренняя борьба привела его к победе над чувствами и страстями: Франциск подчинил их своему духу. Ему оставалось одолеть последнюю преграду, которую составляет для человека его естество. Обычным людям это не под силу, ибо здесь необходима святость, мистический восторг и «сладость для души и тела», непонятная для обычных душ. Франциск, встретившись с прокажённым, испытал это состояние. Теперь он был «чист и достоин восходить к звёздам».

Иисус Распятый говорит с Франциском

Сладость, которую Франциск испытал, поцеловав прокажённого, неожиданно для него самого заполнила пустоту, образовавшуюся ещё тогда, в юные годы, когда он лишился всех мечтаний и обольщений века сего. Чтобы насладиться новым ощущением, он удалялся в неприметные и заброшенные церкви, где в тишине предавался горячей молитве. Особенно он полюбил церковку Св. Дамиана, находящуюся за городской чертой на восточном склоне холма. Поначалу он ненадолго заходил в неё на пути в Фолиньо. Теперь он нарочно приходил туда из города.

Однажды утром, погрузившись в молитву, он взирал на распятие и вдруг услышал голос:
— Ступай, Франциск, восстанови дом Мой — он почти разрушен.
Когда изумление в душе Франциска улеглось, он огляделся: церковка и вправду совсем обветшала, крыша прохудилась. Ни о чём другом он пока не думал, ибо не мог ещё вообразить, какое трудное дело возложит на него Провидение. Немедленно поднявшись с колен, Франциск вернулся в город и вошёл в дом. Как это уже было много раз, взяв ткани для продажи, сын Петра Бернардоне отправился верхом в Фолиньо. Там он всё распродал, но, сочтя, что выручил недостаточно, без раздумий продал и коня.

Придя в церковь Св. Дамиана, Франциск выложил всю выручку перед священником и попросил его отремонтировать на эти деньги церковь. Священник хорошо знал нрав Петра Бернардоне, поэтому отказался принять щедрый дар. Он боялся неприятностей с богатым купцом, предпочитая покой и бедность. Франциск огорчился и, поколебавшись, схватил деньги и бросил их в окно. После чего попросил, чтобы священник разрешил ему остаться при нём и сколько угодно молиться в этой церкви. Добрый священник ничего не имел против, поэтому позволил странному юноше остаться и молча молиться перед алтарем. Однако за сыном явился сам Пётр Бернардоне. Его тревожило, что Франциска всё нет, а он уже был наслышан о его чудачествах, поэтому намеревался силой заставить блудного сына вернуться домой. Франциск, в страхе перед отцовским гневом, укрылся в тайном убежище. На своё счастье, священник нашёл деньги, брошенные Франциском: они всё ещё лежали за окном. Вернув свои деньги, купец несколько утихомирился и вернулся в город.

Франциск месяц скрывался от гнева отца. Он хотел окончательно порвать с миром: в ушах его настойчиво звучал голос Господа. Даже уговоры матери, которая ежедневно посылала ему через доверенного слугу немного пищи, не отвратили его от этого намерения. Однажды, не побоявшись унижения, он вступил в город в очень бедном одеянии и прошёл по самым людным улицам. Горожане, едва завидев, окружили его и — кто шутки ради, кто осуждая его, кто назло его отцу — стали бросать в него камни и глумиться над ним. Мальчишки, радуясь неожиданной забаве, забрасывали его грязью и сквернословили.

Оставили Франциска только тогда, когда на место происшествия явился сам Пётр Бернардоне. В бессильном гневе он схватил сына, доволок до дома и запер в чулане под лестницей, чтобы тот одумался наконец и решил жить как все. Как бы плохо ни обстояли дела с сыном, Пётр Бернардоне не забывал о торговле. Поэтому он, как обычно, отправился с товаром в путь, а за узником поручил присматривать жене.

Но разве мать, а тем более госпожа Пика, могла бы взять на себя неблагодарную обязанность быть тюремщиком при собственном сыне? Не успел отец отъехать от дома, как она спустилась к сыну и сняла с него оковы. Смутно она чувствовала, что совершается в нём, и ей казалось, что чрезмерная строгость к нему противна воле Божией, которую она угадывала в последних удивительных событиях. Ласково уговаривая Франциска подчиниться отцу, помириться с ним и вернуться к прежней жизни, она действовала не по убеждению, а по долгу, не желая идти против мужа; когда же она увидела, что сын не поддаётся на уговоры, настаивать не стала: пусть поступает по-своему. Господин Бернардоне, однако, придерживался другого мнения. Вернувшись домой и увидев, что птичка покинула клетку, он обрушил гнев на жену и в неистовстве отправился в церковь Св. Дамиана, где, как ему сообщили, укрывался его блудный сын.

На этот раз Франциск, чувствуя за собой право служить Господу, не стал скрываться и вышел, прямо глядя отцу в глаза:
— Отец, вяжи меня, избивай, запирай меня в темницу, делай, что хочешь, но знай, что я хочу служить Богу.
Голос Франциска звучал по-новому, он смотрел твёрдо, как полководец.
Пётр Бернардоне, онемев от такой дерзости, чуть не лишился рассудка. Придя в себя, разъярённый отец, желая с помощью суда заставить сына быть послушным, направился к судьям. Угрожая Франциску отречься от него и лишить наследства, он втайне рассчитывал, что сын, испугавшись, вернется домой. Ему казалось, что поведению Франциска нет никакого оправдания. Он считал, что сын просто охвачен ненавистью и чёрной неблагодарностью.

Но Франциск не пожелал предстать перед судьями: он заявил, что гражданский суд не имеет права судить его в таком деле, и обратился к суду церковному. Епископом и настоятелем кафедрального собора Св. Руфина был в ту пору Гвидо II, о котором сохранились воспоминания как о строгом и в то же время отечески заботливом пастыре.

— Слушайте! — воскликнул Франциск, — до сей поры я звал отцом Петра Бернардоне, но я желаю служить одному Господу, и я отказываюсь от всего имения отца и от всего, что я от него получил, даже от одежды, которая на мне. Отныне я смогу с уверенностью говорить: «Отче наш, сущий на небесах». Сказав это, юноша сбросил с себя всю одежду и швырнул её потрясённому отцу. Живое сочувствие охватило толпу. Тронут был и епископ. Своей мантией он прикрыл нагого Франциска. Всякая связь с миром оборвалась. Франциск нищим вступал в служение Господу. Пётр Бернардоне стоял как оглушённый. Не этого он ждал, ему не надо было ни денег, ни одежды, он хотел вернуть своего первенца, которого, несмотря ни на что, всё ещё сердечно любил. Он явился на церковный суд, надеясь властью епископа образумить сына, и вот всё погубил.

Бедный Бернардоне! Впервые его расчёты не оправдались. Он отправился в свою лавку, сердце его изнывало от муки. По-видимому, жизнь его была недолгой: второй его сын Ангел указан в книге записей Ассизи за 1215 год под именем не отца, а матери — Ангел, сын Пики.

Встреча с разбойниками

Весна 1207 года. Природа понемногу пробуждается, нежная зелень уже покрывает просторы долины Сполето, пробивается вдоль ручьёв и тропок. Среди скал горы Субазио расцветают фиалки, набухают почки тёрна, наполняя воздух лесным ароматом. Обновляющаяся мать-земля купается в лучах солнца. На горных вершинах ещё лежит последний снег.

Однажды утром Франциск вышел из города. На нём был длинный плащ, под плащом — власяница. Душа его была исполнена радости. Бабочка, покинув кокон, выпорхнула; опьянённая солнцем и благоуханием, она порхает над землей. Долиной Франциск дошёл до реки Кьяшо, откуда двинулся по берегу к её истокам у города Губбио, на склоне горы Инджино. Пройдя долину Вальфаббрика и поднимаясь в гору, он дошёл до Каприньоне, местности, скрытой среди пещер и лесов, — излюбленного убежища разбойников. По дороге Франциск распевал хвалебную песнь на провансальском наречии. Внезапно из зарослей выскочили три разбойника:
— Ты кто такой, что здесь распеваешь?
— Я — вестник великого Царя, — твёрдо отвечал Франциск.
— Вот так вестник, да в какой пышной одежде!
Разбойники избили Франциска и бросили его в ров со снегом. Но Франциск не пал духом. Выбравшись оттуда, он вновь безмятежно пустился по дороге.

Снег постепенно таял под весенними лучами, река на глазах набухала, создавая заторы и разливаясь. Франциск постучал в ворота монастыря Св. Верекунда, расположенного в местности, ныне называемой Валлиндженьо, и попросил немного еды и самую старую и ненужную одежду, чтобы немного согреться. Вид его был жалок, и монахи, не очень доверяя добровольному бедняку, отправили его на кухню заработать себе на похлёбку. Печальные то были дни: его сторонились, с ним не говорили, никто не дал ему одежды, которая бы защищала от холода получше, чем его лохмотья. Все опасались, что имеют дело с одним из тех недобрых людей, которыми кишела местность. Не выдержав, Франциск ушёл в Губбио.

Случившееся не должно нас удивлять: всё это дела человеческие, тем более, что относятся к временам, когда насилие и нравственное убожество были не меньше, а может и больше нынешнего. Но, как рассказывает летописец, через несколько лет, когда слава Франциска распространилась сначала в Умбрии¹¹, а потом по всей Италии, аббат монастыря Св. Верекунда, вспомнив, как плохо обошлись в монастыре с Франциском, безутешный явился к нему и просил у него прощения для себя и для своих монахов. Переполненный любовью, Франциск простил их. После этой встречи между монахами монастыря Св. Верекунда и братьями святого Франциска даже зародилась дружба — столь глубокая, что продлилась многие годы и после кончины Ассизского Бедняка. Об этой дружбе можно судить хотя бы по тому, что однажды, когда св. Франциск пожелал провести при монастыре Св. Верекунда капитул с участием трехсот братьев, аббат монастыря велел снабдить их пропитанием, простым, но обильным, сообразно бедности, которую так возлюбил святой Франциск. Милосердием монахов братья получили «овсяный и ржаной хлеб, сорго, бобы, горох и чечевицу, а слабейшие в придачу — яблочное вино пополам с водой».

Волк из Губбио

Выйдя из монастыря Св. Верекунда, Франциск вскоре добрался до города Губбио, расположенного на склоне горы, украшенном часовней Св. Убальда, покровителя города. Неподалёку от городских стен проживал друг Франциска, некто Федерико Спадалунга. Сейчас дом Спадалунга встроен в красивую готическую церковь, отстроенную жителями Губбио в воспоминание об Ассизском Бедняке. Они преданно хранят память о Франциске, в благодарность за оказанное им благодеяние: Франциск усмирил свирепого волка, поселившегося в окрестностях Губбио и нападавшего на горожан.

Федерико очень удивился, когда Франциск предстал перед ним в столь скромном виде, — не таким он знавал сына богатого ассизского купца. Угощая Франциска, собирая для него одежду, обувая его, опоясывая кожаным поясом, Федерико расспрашивал его обо всех событиях, которые привели к таким переменам. Как подействовал рассказ Франциска на душу Федерико? Этого мы не знаем. Известно, однако, что всё семейство Спадалунга благоговейно хранило память о нём. После столь радушного гостеприимства Франциск распрощался с другом, который задумчиво следил за ним взглядом, и отправился дальше, в ту сторону, где, как он знал, нашли приют несколько несчастных прокажённых. Согласно преданию, место, где за оградой жили эти отверженные, находилось близ церквушки Св. Лазаря. Там Франциск, не жалея сил, служил прокажённым: мыл их, врачевал язвы, кормил тех, кто уже не мог есть сам, приуготовлял их смиренно и с любовью к встрече с сестрой смертью.

В ту пору все жители Губбио жили в страхе: свирепый волк постоянно совершал на них набеги, нападая на людей и животных, так что люди чувствовали себя в безопасности лишь за крепкими городскими стенами. Франциск, узнав об этом, воспылал желанием защитить жителей гостеприимного Губбио. Однажды, несмотря на то, что Франциска усиленно отговаривали, он вышел за городскую стену. Навстречу ему в ярости кинулся волк, но Франциск остановил его движением руки и сказал:

— Брат волк, ты скверно поступаешь, убивая людей и животных. Правда, тебя на это толкает голод, но с сегодняшнего дня мы устроим иначе. Ты войдёшь со мной в город и будешь ходить по улицам, никому не причиняя вреда. А люди позаботятся о твоём пропитании. Согласен?

Волк, послушный как ягнёнок, протянул Франциску лапу в знак согласия. Жители города не могли прийти в себя от изумления. Волк долго жил среди людей, никому не причиняя вреда. Люди кормили его, а он играл с детьми. В память об этом неслыханном событии жители Губбио воздвигли небольшую церковь, названную «Витторина» — «место победы». Она и сейчас там стоит, заботливо обновляемая новыми поколениями. Доброта побеждает даже самые свирепые сердца и жестокие чувства.

Восстановление храмов

Живя в Губбио и занимаясь делами милосердия и покаяния, Франциск чувствовал себя на своем месте, но когда он оставался один, в его сердце вновь звучал голос Господа, повелевший ему «отстроить Его Церковь». Сознавая, что пока ещё он не исполнил волю Господа, Франциск испытывал душевную муку, лишавшую его покоя.

Наконец он покинул Губбио и, проделав долгий путь¹², вновь увидел родной город. Найдя себе прибежище близ дорогой его сердцу церкви Св. Дамиана, он немедленно занялся её восстановлением. Первым делом он вышел на городскую площадь и стал петь и плясать, как скоморох. Вокруг него тотчас столпились любопытные. Тогда он обратился к ним и попросил во имя Господа помочь ему в деле восстановления церкви:
— Кто принесёт камень, получит от Господа награду, кто принесёт два камня, получит двойную награду, кто принесёт три — тройную.

Проникнувшись желанием помочь, люди стали приносить камни, а Франциск перетаскал их по одному на своих слабых плечах к церкви Св. Дамиана. Там, вооружившись молотком и мастерком, он трудился как каменщик, пока не закончил работу. Видя его за таким занятием, Пётр Бернардоне, чей ум так и не просветился, непрерывно его проклинал, но Франциск попросил одного нищего благословлять его всякий раз, как тот услышит, что отец его проклинает.

Его родной брат Ангел — с легкомыслием юности и спесью выслуживающегося перед отцом сына, — увидев однажды Франциска в церкви, где тот молился, дрожа от зимней стужи, обратился к приятелю:
— Подойди к моему брату и скажи, чтобы продал мне немного своего пота.
Франциск ничуть не обиделся и отвечал:
— Свой пот я по хорошей цене продам Господу.

Отстроив церковь Св. Дамиана, Франциск восстановил сначала церковку Св. Петра, а потом церковь «Порциунколу», которую издревле называли церковью Ангельской Божией Матери. Благоговение перед Матерью Божией выразилось здесь с наибольшей полнотой. Впоследствии он передал его своим духовным чадам как достояние, которое следует ревностно охранять. В конце дней своих Франциск пожелал завершить свой путь здесь. Именно в этой часовне однажды во время Мессы он услышал слова Святого Евангелия: «Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха. Ибо трудящийся достоин пропитания»¹³. Франциск ничего не желал кроме того, чтобы во всём следовать воле Божией: он снял обувь, бросил посох и котомку, вместо кожаного пояса, подаренного ему другом, подпоясался веревкой. Положившись на Божественное Провидение, он почувствовал себя легко, как беззаботный жаворонок, взлетающий с пением ввысь.

Франциск стал просить подаяния. В Ассизи он стучался во многие дома. Каждый что-то ему подавал, и он всё собирал в один сосуд. Перед одной дверью, за которой он когда-то веселился в компании друзей, Франциск на миг почувствовал, как природа его бунтует и толкает прочь от этой двери. Но он превозмог себя и постучал; ему открыли, он увидел знакомые лица, изучающие взгляды. Протянув руки, он нашёл слова, призывающие к добру. Выйдя из этого дома, он отправился в уединённое место, чтобы поесть. Еда, смешанная из всего, что он получил, была совсем невкусной. Но Франциск вспомнил о Христе Распятом, поблагодарил Бога за полученную пищу и безмятежно приступил к трапезе.

Первые братья

Отношение жителей Ассизи к Франциску постепенно менялось. Раньше его поступки объясняли помешательством; но когда люди увидели героическую непреклонность Франциска, которой никак в нём не предполагали, увидели пылкое милосердие, исторгавшее слёзы, они изменили мнение о нём и стали открыто им восхищаться.

Среди самых заметных граждан Ассизи был в те времена некто Бернард да Квинтавалле, богобоязненный купец, который услышал в своей душе призыв к жизни более совершенной, согласованной с Евангелием, свободной от земных хлопот. Сын Петра Бернардоне, о котором столько было разговоров, привлёк его внимание своей добровольной бедностью и ласковой приветливостью. Бернард стал за ним наблюдать. Он увидел в нём человека, вышедшего из житий святых и поистине ставшего новым творением. Желая ближе познакомиться с Франциском, он не раз приглашал его к себе в дом и однажды вечером, накормив его ужином, предложил ночлег. Они вместе удалились ко сну. Оба сделали вид, что погрузились в сон, но Франциск, более доверчивый, решив, что сосед и в самом деле заснул, поднялся с постели и, опустившись на колени, стал молиться.

Молитвенный пыл преобразил его. При этом он так погрузился в размышление о своей ничтожности и о величии Бога, что жаркие вздохи и сладостные слёзы исходили у него из самой глубины души. Бернард в полутьме всё видел и слышал, глубокое волнение охватило его. Утром он спросил у Франциска:

— Брат мой, если бы кто, долго владея сокровищем своего господина, не пожелал более его удерживать, как бы ты посоветовал ему поступить?
— Брат, его долг — возвратить всё хозяину.
— Видишь ли, я считаю, что всё моё имущество от Бога, и я готов возвратить всё Ему. Укажи мне, как я должен поступить.

Франциск был тронут его словами, но и он не знал, как быть. Своё сомнение они надумали разрешить с помощью Господа и вместе отправились в церковь Св. Николая. Благочестиво выслушав Святую Мессу, Франциск трижды раскрыл Евангелие и прочел: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твоё и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах»¹⁴. «Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха»¹⁵. «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною»¹⁶. Речь Господа была яснее ясного, оставалось исполнить сказанное. Бернард нимало не колебался. Он продал всё своё добро и, собрав городских бедняков, стал раздавать им деньги вместе с Франциском.

Один священник по имени Сильвестр решил этим воспользоваться. Он явился к Франциску и сказал:
— Ты мало заплатил за камни, которые я тебе продал на восстановление церкви Св. Дамиана. Ты обязан возместить мне ущерб. Франциск с жалостью взглянул на него. Потом, погрузив руку в мешок с деньгами Бернарда, он вытащил пригоршню монет и высыпал на колени Сильвестру:
— Бери. Это твоё.
Эти деньги отняли у священника душевный покой, мысли о них жгли его днём и ночью. Потрясённый, Сильвестр позднее присоединился к добровольным беднякам и стал первым священником во францисканском братстве.

После Бернарда да Квинтавалле ещё один житель Ассизи присоединился к Франциску. Его звали Пётр Каттани, и был он известным юристом, воспитанником Болонского университета. Близко узнав судопроизводство, он предпочел отказаться от своего ремесла, приносившего значительные доходы и тешащего тщеславие. Пётр «ступил на путь, на котором не страшна ожидающая в конце смерть».

Франциск, Бернард и Пётр оставили город и шли, не останавливаясь, пока не нашли пристанища: заброшенной убогой лачуги среди зелени деревьев, подле шумливой и извивающейся речки. За эту последнюю особенность речку и всю местность прозвали Ривоторто («кривая речка»). Франциск с давних пор приметил её в своих одиноких странствиях.

Бедное жилище состояло из двух небольших помещений, между которыми было некоторое пространство; в центре его они водрузили крест, вокруг которого собирались вместе, чтобы молиться Спасителю. Их уединение как-то раз нарушил молодой крестьянин с обожжённым солнцем и измождённым трудами лицом. Звали его Эгидий, и он прошёл долгий путь, разыскивая Франциска. От церкви Св. Георгия он спустился по крутому склону вниз на равнину, постоял немного на перекрестке двух дорог, не зная по какой идти. Но Бог его просветил, и он направился к обители прокажённых, откуда благополучно добрался до Ривоторто. Франциск принял его как отец. Надел на него покаянную рясу и опоясал верёвкой. Теперь их было четверо: поэт, купец, юрист и крестьянин. В обычной жизни никому не удалось бы спаять их воедино. Их объединила любовь к Христу, а грубая ряса ознаменовала их равенство.

Из Ассизи пришли ещё четверо и постучали в дверь скромной обители. Все они явились с одним желанием: служить Господу в бедности и смирении сердца. Их звали Сабатино, Морико, Филипп Лонго и священник Сильвестр. Франциск принял их с радостью. Теперь его братство удвоилось.

Однажды они покинули свой мирный приют, решившись на новый подвиг: попарно отправиться на все четыре стороны света, как бы по четырем лучам большого креста, начертанного на земле. Их ждали тяжкие испытания, почти неудача. Люди принимали их за бродяг, не хотели слушать, насмехаясь над их простотой. Так уже бывало с теми, кто нёс Благую Весть. Надо снова и снова сеять в пустыне, пока, наконец, семена не прорастут. Собравшись вновь в Ривоторто, они, к своей радости, увидели, как небольшое их братство разрастается. Из Ассизи к ним пришли Иоанн да Сан Костанцо, Барбаро и Бернард Виджиланте. А напоследок примкнул и рыцарь, с которым Франциск познакомился в Риети¹⁷. Это было так. Франциск повстречал рыцаря и радостно обратился к нему:

— Долгое время ты носил перевязь, меч и шпоры. Пора тебе сменить перевязь на веревку, меч — на крест Христов, а шпоры — на дорожную пыль. Следуй за Христом, и Он сделает тебя рыцарем Своего воинства.

Ангел Танкреди оставил всё, надел убогую рясу и подпоясался верёвкой. Братьев стало двенадцать, как апостолов, но они были меньше горчичного зерна. Однако Бог, в Своей неисповедимости всегда избирающий малых и неприметных, чтобы смутить мудрость мира, взирал на них как на угодных Ему. Доброе семя и добрая закваска — благодаря им земля, опустошённая ненавистью и алчностью, вновь принесёт богатые плоды.

Утверждение устава

Около двух лет провёл Франциск вместе с братьями в лачуге на Ривоторто. Как мать с любовью качает в колыбели своё дитя и более всего заботится о его возрастании, так Франциск заботился прежде всего о духовном росте своих первых товарищей. Без сомнения, это были хорошие люди. Но они ещё совсем недавно жили в миру, не зная ревностной христианской аскезы. Франциск первым делом научил их молиться. В его правиле не было никакой сложности, потому что он вдохновлялся простотой Евангелия:

— Когда молитесь, читайте «Отче наш» или же, войдя в церковь, говорите так: «Поклоняемся Тебе, Христе, и благословляем Тебя здесь и во всех церквях Твоих, какие есть во всём мире, ибо Ты Святым Крестом Своим искупил мир».

Вместо всех книг они должны были читать Евангелие и воплощать его в повседневной жизни. Ещё Франциск научил их, глядя на творения Божии, благословлять и восхвалять Бога, Который наглядно являет Себя в каждом из них. Он на деле приобщил братьев к умерщвлению плоти. Против бунтующей плоти действенное орудие — пост, а непокорное самолюбие можно укротить послушанием! Пыл новообращённых побуждал их к подвигам, а в словах Франциска была такая сила убеждения, что молитва стала для них словно врождённой потребностью, а покаяние — неутолимой жаждой. Однако Франциск не хотел ничего чрезмерного, рвение не должно было превышать их сил.

Как-то ночью один из братьев, измученный постом, закричал: «Я умираю от голода!» Тотчас встревоженный Франциск встал от молитвы и занялся приготовлением ужина, а чтобы собрат не устыдился принять пищу, когда другие постятся, сам разделил с ним трапезу и пригласил к ней других братьев. В другой раз он с отеческой заботой привёл одного из братьев, измученного болезнью, к винограднику, чтобы тот поправил здоровье, напитавшись сладкой виноградной мякотью.

В сентябре 1209 года Оттон Брунзвик¹⁸ проезжал долиной Сполето, направляясь в Рим, где его должны были короновать как императора. Многочисленные толпы встречали его на пути, люди наслаждались зрелищем пышного кортежа. Франциск не покинул своего убежища и не хотел, чтобы другие братья участвовали в этом зрелище. Суетный шум мира не должен был тревожить их покоя. Он позволил только одному из них выйти навстречу государю и предупредить его о бренности земной славы и о краткости жизни. Прислушался ли Оттон к словам безымянного отшельника? Великие мира сего обычно любят слушать льстивые речи и редко склоняют слух к суровому голосу истины. Но легенда гласит, что Оттон принял к сведению необычное обращение к нему и препоручил себя молитвам Франциска.

Ривоторто, колыбель францисканства! Здесь новорожденное братство окрепло и возмужало духом. Как орёл прочерчивает в воздухе блестящую полосу, чтобы орлята держались её, пробуя крылья, так Франциск начертал братьям путь жизни, которого они должны были строго придерживаться. Он взял в руки Евангелие и извлёк оттуда самую суть — ряд речений, которые расположил так, что получился Устав.

Окончив труд, он призвал собратьев, и они все вместе, оставив лачугу в Ривоторто, отправились в Рим, чтобы получить одобрение Папы. Престол св. Петра занимал в ту пору Иннокентий III из рода графов деи Сеньи, человек обширной культуры, много сделавший для Церкви, которая при нём обрела снова своё общественное значение и настоящую святость жизни. Ходатайством Гвидо II, епископа Ассизи, и кардинала Джованни ди Сан Паоло¹⁹, епископа Сабинского, Франциск был представлен Папе. Явился он, как всегда, в грубой рясе, подпоясанный верёвкой. Может быть, именно эта простая одежда, столь похожая на одеяния последователей многих еретических сект, помешала Иннокентию III распознать во Франциске настоящего человека Божия. Но Провидение, заботливо наблюдавшее за делами Франциска и всё оборачивавшее ему на пользу, не замедлило просветить разум Папы.

На следующую же ночь Иннокентий III увидел во сне, как у ног его вырастает пышная пальма, и уразумел, что пальма — это тот кающийся бедняк, что предстал перед ним накануне. Папа пожелал вновь увидеть и выслушать Франциска, и тот смиренно прочитал ему свой Устав, выразив смиренную просьбу получить каноническое одобрение. Папа был озадачен. Как одобрить такой суровый образ жизни и такую совершенную бедность?

— Ступай, сын мой, и молись Богу, чтобы Он открыл нам Свою волю, ибо мы тогда только сможем выполнить твоё желание, когда Бог изъявит Своё благоволение.

Через несколько дней Папа Иннокентий увидел в видении, как его кафедральный собор — Латеранская базилика святого Иоанна Крестителя²⁰ — устрашающе рушится, колонны подламываются, своды осыпаются. Но внезапно является бедный брат из Ассизи, растёт и растёт, достигает гигантских размеров и подставляет спину падающему зданию, после чего стены восстанавливаются и храм обретает устойчивость. Иннокентию III нетрудно было разгадать символ и проникнуть в смысл видения: Бог хотел воспользоваться Франциском, чтобы восстановить Свою Церковь, которой угрожают дурное поведение христиан и ереси. Он вновь призвал Франциска и выразил ему свои опасения, связанные с суровостью устава и разделяемые некоторыми кардиналами.

— Неужто Отец не позаботится о Своих возлюбленных детях? — спросил Франциск.
Папа был тронут.
— Ступай с Богом, — сказал он, — и проповедуй с сотоварищами покаяние, как Он вам внушит. Когда возрастёте числом, сообщите, мы дадим вам новые дозволения и возложим на вас новые поручения.

Жизнь в Ривоторто

Летней порой, когда занимается заря и листья подрагивают при первом ветерке, стайками поднимаются птицы и поют утреннюю хвалебную песнь. С такой же радостью встали в одно прекрасное утро июня 1209 года «кающиеся мужи Ассизи» и с песней отправились в обратный путь. Кто бы увидел их в грубой ветхой одежде и с песней на устах, тот счёл бы их весёлыми бродягами. Однако это были самые серьезные в мире люди. Они избавились от всего, что имели, отложили всякое земное попечение, всецело предавшись служению Богу. Птицы потому и счастливы, что не сеют, не жнут, но поют и летают, как предназначено Богом. Если же Господь заботится о птицах, неужели же Он не позаботится о людях, которые живут, как птицы?

Задержавшись в окрестностях Орте²¹, где красота местности и очарование вод Тибра, смешивающихся с водами Неры, казалось, приглашали их остаться там навсегда, братья снова отправились в путь, и, одолев первую Апеннинскую гряду, спустились в долину Сполето. Там, в Ривоторто, их ждало старое уединённое жилище. После одобрения Устава эта убогая лачуга, где сложилось первое братство, стало первой обителью — «конвентом» — Ордена францисканцев.

В Ривоторто они зажили так, как жили до посещения Рима: чередуя благочестивые молитвы с делами милосердия. Франциск часто посылал братьев по двое по окрестностям: проповедовать, ухаживать за прокажёнными, зарабатывать себе простую пищу, помогая крестьянам в полевых работах. Франциск был противником всякой праздности. Человек, который хочет служить Богу, тогда лишь может протянуть руку за подаянием без угрызения совести и с радостью, когда он заработал его каким-то трудом. Всякая работа хороша, если не оскорбляет Бога и не угашает духа благочестия и молитвы. Франциск не хотел, чтобы братья походили на мух, которые летают повсюду, но ничего доброго не делают.

В ноябре 1210 года между городской знатью и простым народом Ассизи был заключён договор. Вспомним войну 1202 года, которую породила непримиримая вражда между феодалами и простым народом. Знать надменно попирала права бедняков, которые жили либо как нищие, разными средствами измышляя себе пропитание, либо как бездушные и безликие рабы, не отрываясь от земли; измучившись такой жизнью и ожидая избавления, они постепенно, под воздействием новой демократической конституции города, пробуждались к свободе. В таких условиях заключённый договор — это поистине чудо: примирение враждующих можно объяснить только благотворным влиянием Франциска и его товарищей. Смиренное слово кротких «братцев», всюду проповедовавших мир, отвергавших ненависть и подававших пример презрения к земным благам, отягощающим души, принесло плод любви. «Да будет мир в ваших душах и в ваших домах, — сказал Франциск, — ибо велико милосердие Господа. Он сподобит нас положить конец войне, сеющей раздоры среди Его творений. В сердце каждого — спасение от неё: избавьтесь от алчности и гордости и станете свободными».

Ряды ордена постоянно пополнялись новыми братьями. Их уже не считали. Этот поток не иссякнет в веках. Среди второго поколения францисканцев немало тех, кто оставил особый след в истории ордена. Вот некоторые из них: Массео да Мариньяно, отличавшийся красноречием, благородством облика и великой ревностью к молитве; Лев, «овечка Божия» и духовник Франциска; Илия, исполненный многих дарований и организаторского таланта; Руфин, двоюродный брат св. Клары, созерцательная душа; Фома Челанский, высокий ум и первый биограф Франциска; Джинепро, простая и верная душа; Вильгельм Дивини, которого Франциск окрестил братом Пацификом, видный поэт при дворе Фридриха²², прозванный «королём стихов»; Джованни Паренти, первый Генеральный настоятель ордена, и другие, чьи имена перечислять было бы слишком долго.

Обитель в Ривоторто стала так тесна, что братья с трудом могли разместиться в двух кельях. Во избежание беспорядка Франциск велел углем написать имя каждого на потолочных балках, чтобы легче было находить своё место. Но однажды братьям пришлось покинуть скромную обитель и искать нового пристанища, как ласточкам — нового гнезда. Один из местных крестьян, приведя осла, остановился на пороге лачуги и изрёк громким голосом:
— Входи, мы с тобой окажем честь этому месту.
Франциск понял, что тот хочет сделать, но не воспротивился. Он вспомнил слова Христа и сказал:
— «Лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнёзда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову».
Спокойные и безмятежные, братья по двое вышли из своего бедного приюта и отправились тропкой в сторону заката.

Церковь Ангельской Божией Матери

Куда податься? Другой бы мучился этим вопросом, но только не Франциск. Если Бог не оставляет лесных зверей и поднебесных птиц, разве может он оставить людей? Главное — не терять веры. Братья добрались до маленькой церкви Ангельской Божией Матери, которую Франциск восстановил несколько лет назад. У епископа Ассизи не было возможности дать им хоть самую малую церковь, но вдруг тут им повезёт больше: в душе Франциска созрел план. Обосноваться возле церкви можно было только с разрешения бенедиктинских монахов, владевших этой местностью, а получить это разрешение можно было лишь в самом аббатстве на горе Субазио, близ разорённого замка графа Сассороссо.

С вершины горы открывается прекрасный вид на равнину, на весь её простор; вдали от мирского шума бенедиктинские монахи еще в этой жизни постигают красоту Божию, явленную в дивном Его творении. Франциск с братьями поднялся на гору Субазио. В двадцать лет он уже побывал там вместе с вооружённым народом Ассизи, охваченный одним порывом — разрушить владения феодала. Тогда Франциску было не до красоты. Теперь он наслаждался открывавшимся ему дивным видом как бесценным даром, и его душа, душа жаворонка, пела песнь благодарности Господу.

Они постучали в ворота аббатства. Аббат принял их очень сердечно, выслушал просьбу и удовлетворил её с евангельской любовью, предложив им в дар не только церквушку, но и маленький надел земли вокруг неё. Однако Франциск не принял дара. Он не хотел владеть никакой собственностью. Тогда был заключён своего рода контракт: оставляя надел земли в своей собственности, бенедиктинцы отдавали его братьям в вечное пользование. Признание права владения за бенедиктинцами выражалось в том, что братьям Франциска полагалось ежегодно поставлять в аббатство корзину рыбок. Пустяковая плата, но и такой достаточно, чтобы было ясно, кто хозяин.

Успех миссии доставил огромную радость Франциску. Он давно любил эту церковь и ещё более любил её за то, что она посвящена Матери Божией. С благодарностью в сердце он основал здесь обитель своего ордена, прочно связав его с сердцем Пресвятой Девы Марии. С той поры Она стала добрым ходатаем перед престолом Божиим за новое братство, а братья, в ответ на это, сделались глашатаями Её материнской любви. Рядом с церковью, на выделенной францисканцам земле, которую (от слова «porzione» — порция, надел) уменьшительно называли «Порциункола», Франциск велел построить несколько хижин, куда братья могли удаляться для сна, а также для молитвы и покаяния в одиночестве. Никто дерзко не потревожит их здесь, не прогонит: милосердием св. Бенедикта им дано безопасное и надёжное убежище.

Жизнь в обители Ангельской Божией Матери шла так же, как в Ривоторто. Число братьев, значительно возросшее, позволило Франциску расширить проповедническую деятельность. Он посылал братьев в мир с апостольской миссией всё дальше от обители, так что они достигали отдалённых и труднодостижимых краёв. Они покидали обитель как пчелы улей, и, вверив себя Провидению, шли туда, где можно было спасать души. Поначалу люди останавливались просто из любопытства: окружали братьев, как трубадуров на ярмарках, ожидая, что из их уст польются рифмованные рассказы о странствующих рыцарях или галантные песни, но вскоре замечали, что им преподносят нечто совсем другое. Простым и безыскусным языком братья рассказывали о Страстях Господа, обличали пороки, восхваляли красоту добродетели. Но они делали это с такой силой, что слушателей брали за душу их слова, в них рождалось стремление к совершенствованию, к очищению своей жизни. Даже учёные люди подпадали под обаяние этих речей, а более всего — предлагаемого образа жизни. Они читали Устав, который братья носили повсюду, и он поражал их простотой и убедительностью истины.

Столь благоговейно чтимое всеми Евангелие, которое, однако, не мыслилось исполнимым в повседневной жизни, где царит эгоизм, корысть и дурные страсти, вдруг представало совсем по-иному: согласно Евангелию можно жить так, как живут эти странные люди — для них нет невозможного, в своём подвижничестве они радуются, а в бедности ликуют. Притяжение оказывалось столь сильным, что многие, целительно затронутые проповедью, вскоре меняли бархатные плащи на рясу из грубого сукна.

«Бедность с радостью». Для поверхностного взгляда это невозможное сочетание, но на самом деле это кратко обозначенный источник блага, указанный ещё Спасителем как первое из девяти блаженств. Франциск стал новым глашатаем этого блага и научил ему своих братьев. Как-то зимним днём шёл он из Перуджи в обществе брата Льва. Возвращались они в обитель Ангельской Божией Матери. Выпал сильный снег, ветер свистел, пронизывая насквозь суконную рясу. Они шли гуськом. Брат Лев впереди, Франциск сзади. Снег поскрипывал под босыми ногами. Простые, но глубокие речи неспешно велись между ними: отец наставлял сына в тайнах новой премудрости. Ни земные привязанности, ни владение тайнами природы, ни даже чудотворная сила святых не делают человека счастливым и не дарят радости жизни. Только преодоление страстей, достигаемое через нищету и страдания, открывает источник радости и даёт рай душе — так красота статуи проступает по мере того, как резец ваятеля медленно и с трудом удаляет из глыбы мрамора всё лишнее.

Клара

Жители Ассизи с любопытством следили за делами нового ордена. Братья проходили попарно улочками города, поднимались по прячущимся в тени лестницам, скрестив руки на груди, погружённые в молитву. Они стучали в любую дверь, просили подаяния, предварив просьбу приветствием: «Мир вашему дому». Они входили в церкви и безыскусно проповедовали слово Божие. Помогали священникам, исполняли в храмах всякую службу, в том числе самую простую.

Близ церкви Св. Руфина стоял дом Фавароне ди Оффредуччо, благородного ассизского рыцаря, и его жены Ортоланы, которая побывала в Святой Земле у Гроба Господня и в других христианских святых местах. Дом их украшали четыре дочери, милые, как весенние цветы, юные возрастом, но разумные и благонравные. Их звали Пененда, Клара, Агнесса и Беатриче. Всеобщее внимание привлекала Клара. Изящная, исполненная достоинства, золотоволосая, она казалась каким-то нездешним созданием. Мысли её не были обращены к земному. Она чувствовала сладость и красоту монашеского призвания, мечтала о духовном материнстве, усыновляющем отверженных и несчастных. В церкви она слышала горячие и убедительные слова Франциска, испытала на себе обаяние его личности и в тишине своей комнатки часто размышляла о том, чтобы последовать за ним в его трудной жизни и бедности. Ей удалось несколько раз переговорить с Франциском. Между двумя душами сразу установилось взаимопонимание. Поскольку сомнений не возникло, решение было принято.

Весна 1211 года. Вербное воскресенье. Народ Ассизи поднимается к собору, большому и красивому, достойному щедрых жителей города. В этот день на широкую площадь вышли люди разных профессий и сословий, принявшие по случаю праздника торжественный вид. Все желали исполнить свой христианский долг и принести домой пальмовую ветвь, которая будет висеть над изголовьем постели как знамение Божьего благословения. Отправилась в собор и семья Фавароне. Все провожали прекрасных сестер взглядом с молчаливым и почтительным вниманием. Самое красивое платье было на Кларе, и вправду сияюще светлое — имя Клара значит «светлая». Клара шла, погрузившись в размышления, не замечая провожавших её восхищённых взглядов. В церкви, после торжественного богослужения, все подходили за освящёнными пальмовыми ветвями, которые раздавал епископ Губбио, но она, точно не видя и не слыша, оставалась на своем месте. Она очнулась, лишь когда епископ, спустившись по ступенькам с возвышения, подошёл к ней и протянул ей ветку. Символический жест! Словно первая почесть, оказанная Церковью будущей святой!

На следующую ночь, когда все в доме спали глубоким сном, Клара тихо поднялась и через дверь для прислуги выбралась на улицу. Она позвала Пачифику ди Гвельфуччо, жившую на противоположной стороне площади, и вместе они побежали по тёмным узким улочкам за пределы города. Оттуда они, взволнованные и запыхавшиеся, по тропке добрались до церкви Ангельской Божией Матери. Их уже ждал Франциск с братьями, державшими зажжённые факелы.
— Клара, с какой целью ты пришла сюда?
— Франциск, я пришла из любви к Иисусу Христу, чтобы следовать за Ним в бедности и молитве.

Преклонив колена перед Франциском и сняв с головы вьшитый платок, она высвободила пышные золотые волосы. Франциск ножницами состриг их, в знак отречения от мира. Так первая женщина примкнула к францисканскому движению. Это был пока слабый росток, но в будущем ему предстояло возрастать и плодоносить святостью и благодатью. Выйдя из Порциунколы в серой рясе и грубой накидке на голове, Клара последовала за Франциском в обитель бенедиктинских монахинь монастыря Св. Павла в Бастии. Но так просто дело не кончилось. Наутро родственники Клары узнали, что она исчезла, что сын Петра Бернардоне похитил её для Христа. Горе их было велико, а ярость неукротима. Как ни сильны были их религиозные чувства, такого они вынести не могли. В их сознании не укладывалось, что в жизни девушки может быть что-то еще, кроме плетения кружев, ухаживания за цветами, семьи и детей. Их приводила в ужас мысль о том, что власяница будет терзать её тело, что ей придётся умерщвлять плоть постами. Добежав впопыхах до Бастии, они окружили монастырь и ворвались туда, чтобы забрать одураченную, как они считали, девушку. Но не вышло. Клара прижалась к алтарю, накидка упала с её головы, открыв следы вчерашнего пострига. Родственников Клары охватил священный ужас. Никто не посмел подойти к ней, все преследователи отступили.

Насильственное вторжение родственников в обитель и советы монахинь побудили Франциска приискать для Клары более надежное убежище. На склонах горы Субазио был монастырь Св. Ангела в Панцо. Он был недалеко от аббатства Св. Бенедикта, поэтому Франциск счёл его вполне безопасным местом и отвёл Клару туда. Неожиданно случилось новое примечательное событие. Через шестнадцать дней после того, как из дома ушла Клара, её сестра Агнесса тоже простилась с миром и присоединилась к сестре в тиши монастыря. Клара с огромной радостью обняла сестру. Теперь они были связаны узами более прочными, чем кровные: их объединяла одна любовь ко Христу. Но семью Фавароне это известие повергло в негодование и отчаяние. Снова снарядили людей, чтобы вернуть под кров беглянку. Родственники ворвались в монастырь под предводительством дяди Мональдо, опекуна девушек, схватили Агнессу, связали её и выволокли из милого её сердцу приюта. Вниз по склону её потащили, взвалив на спину, но внезапно Агнесса сделалась такой тяжелой, что дальше нести её было невозможно. Хрупкая девушка оказалась неподъёмной ношей! Все старания её поднять, сопровождаемые криками и ругательствами Мональдо, были напрасными: Агнесса была тяжелее базальтовой скалы. Похитители ушли ни с чем. Их фигур уже не было видно за дубами и можжевельником, когда прибежала встревоженная Клара. Она подняла Агнессу с земли:
— Сестра!
Девушки обнялись.
— Агнесса, как я молилась о тебе! И Иисус исполнил мою просьбу. Мы свободны. Пойдём.

Епископ Гвидо уступил Франциску церковку Св. Дамиана. Лучшего места нельзя было придумать: там поселились Клара и Агнесса, там возник первый монастырь кларисс.

Жизнь Бедных Дам

Церковь Св. Дамиана всегда напоминала Франциску о его духовном преображении, слова Господа с древа византийского Креста ещё звучали в его душе. Для Клары и Агнессы эта церковь стала обителью духовного совершенствования, отсюда однажды их души вознесутся на небеса. Вскоре священную ограду переступили и другие благочестивые женщины, привлечённые благоуханием святости. Пергамент на монастырских хорах сохранил для нас их имена; даже в простом их перечне ощущается волнение тех дивных событий: Пачифика, Христиана, Агнесса, Филиппа, Бенвенута, Франческа, Бальвина... Лучшие девушки Ассизи. Они были очарованы видением той красоты, которая превосходит всякую красоту земную.

Со временем был закрыт отчий дом Клары с видом на площадь Св. Руфина: он перешёл в собственность каноников собора. Многострадальная Ортолана, мать девушек, а также младшая сестра Клары и Агнессы — Беатриче — покинули его навсегда и затворились от мира в обители Св. Дамиана. Кто может рассказать, с каким рвением предавались делам милосердия эти избранные души?

Франциск окружал их заботой. Он знал, какую мощь придают братьям молитвы и покаяние этих святых женщин, сердце его было глубоко растрогано. Однако по опыту он знал, как хрупка плоть и как она бунтует против духа, если её не держать в узде крепкой рукой; и лучшая жемчужина может потемнеть, если её не содержать в чести. Поэтому он постановил, что никто не имеет права ступить за священную ограду обители, где пребывали эти женщины, и что ни один брат, кроме самых исключительных случаев и по надобностям пастырской опеки, не имеет права приблизиться к её стенам. Его воля, узаконенная Уставом, не допускает толкований: «Строго приказываю всем братьям, чтобы не входили в женские монастыри, кроме тех братьев, которым Апостольским Престолом уделено на это особое разрешение».

Тишина церкви Св. Дамиана наполнена глубоким содержанием. История доносит до нас немногое, но тем больше угадывается душой. Клара была бдительным стражем того сада, благоухание которого возносилось ко Христу. Она склонялась до земли, целуя и омывая ступни сестёр, она преломляла для них хлебы; она насыщала их также хлебом милосердия и любви, лишь ненадолго отдаваясь сну на вязанке сухих виноградных лоз, когда природа неумолимо предъявляла свои права; она истязала нежную плоть власяницей. Позднее болезнь на долгие годы обрекла её на неподвижность, но сила духа не оставляла её, уста её не переставали произносить молитвы, сердце — смиренно переносить страдания, а руки — неутомимо трудиться. Она полагалась только на Бога: её уверенность и спокойствие духа были непоколебимы.

Когда в 1240 году сарацинские войска Фридриха попытались нарушить молитвенное уединение сподвижниц Клары в обители Св. Дамиана, она решительно взяла в руки ковчежец, где хранились Святые Дары, и вышла навстречу ревущей орде, ломившейся в обитель. Сверхчеловеческая сила, исходившая от Святых Даров, потрясла даже грубых солдат и обратила их в бегство. На следующий год по молитвам Клары от города Ассизи отступило императорское войско, шедшее на приступ под предводительством Витале д'Аверса. Благоухание святости достигло и самых высших ступеней церковной иерархии.

В 1228 году, по случаю канонизации Франциска, Григорий IX пожелал посетить дорогих затворниц и в знак своей любви удостоил их разделить с ним скромную трапезу. Прежде чем приступить к трапезе, он, обратившись к Кларе, сказал:
— Мы просим тебя благословить эти хлебы.
Клара хотела уклониться, благоговея перед величием Римского Папы, но при повторном обращении к ней покорилась и осенила стол крестным знамением. На всех хлебах начертался крест и он был более отчётливым, чем если бы его выложила рука, замесившая тесто.
— Бог с тобою, сестра, — сказал Папа в волнении. — Не дашь ли ты мне один из этих хлебов? Пусть он свидетельствует повсюду, что в этих стенах кратчайшей дорогой идут к Богу.
Поражённый крайней бедностью кларисс, Папа захотел хоть немного смягчить её небольшими послаблениями. Но Клара взмолилась:
— Святейший отец, прошу Вас, лучше помогите нам удаляться от греха, нежели от обязанности соблюдать бедность, которую мы обещали Господу. Рождество 1252 года. Клара измучена долгой болезнью. Она одна, все монахини в церкви, на службе. Тишина нависла над кельей, Кларе стало невыносимо одиноко. Внезапно стены бедной кельи отступили, и Клара почувствовала, как таинственно переносится в узкое пространство базилики Св. Франциска. Вот что рассказывает её жизнеописатель: «Внезапно и чудесно та песнь, которую пели в храме Св. Франциска, зазвучала и у неё в ушах. Слышала она, как поют братья и ликуют, внимала гармоническому пению и различала даже звук органа. А ведь место это не столь близко к той церкви, чтобы возможно было человеческим слухом различить пение оттуда, но таинственной силой Господней слух её обострился и усилился сверх человеческого». Вернувшись со службы, благочестивые сестры застали больную в невыразимом блаженстве.

Христос был уже близко. Собрав последние силы, Клара готовилась к радости встречи. Она полностью отрешилась от земного и устремила взгляд в небо, обратив туда все свои желания. Страдания плоти не мешали, а помогали ей возвыситься, ощутить себя сораспятой с Христом. К её изголовью поспешил Иннокентий IV в то время гостивший в святой обители Франциска, чтобы утешить её своим присутствием и своим благословением. Поспешила к одру больной и Агнесса, чтобы в последний раз обнять сестру. Может быть, она предчувствовала, что разлука будет недолгой, уже и она ощущала немощь плоти и стремление соединиться с Христом. Клара отходила. Был вечер 11 августа 1253 года.

Проповедь Евангелия

В «Цветочках святого Франциска» рассказывается, как однажды Франциск почувствовал, что душу его тревожат две мысли, которые никак не может примирить разум: продолжать ли проповедь или же, порвав все связи с миром, удалиться в пещеру и целиком посвятить себя молитве? Второе больше влекло Франциска, подобно тому, как родной край влечёт к себе тоскующего изгнанника. «В молитве, — думал он, — я обретаю верную прибыль, которой у меня не отнимут ни тщеславие, ни какой-либо иной порок... В молитве я говорю с Богом и восхваляю Его. Проповедуя же, я должен ко многому снисходить, иметь дело с людьми, видеть и говорить мирское... Проповедь осаждает пыль на душу».

Рассуждение верное, не придерёшься. Но, поступая в соответствии с ним, не препятствует ли он замыслу Провидения? Франциск призвал брата Массео: — Ступай к сестре Кларе, а потом к брату Сильвестру, проси их помолиться Богу, чтобы Он открыл мне, как поступить. Брат Массео немедленно отправился в путь. Сначала он пришёл в обитель Св. Дамиана и изложил Кларе поручение Франциска, а потом взобрался вверх по крутому склону горы Субазио и, найдя брата Сильвестра под обрывом, среди зарослей каменного дуба в Карчери²³, повторил ему всё слово в слово. Брат Сильвестр тотчас погрузился в молитву, а окончив её, сказал собрату:

— Вот что говорит Бог и что ты скажешь брату Франциску: Бог призвал его на это служение не только ради него самого, но и для того, чтобы собрать жатву душ и чтобы многие через него спаслись.
Сестра Клара передала ему то же самое. Так что, получив двойное подтверждение воли Божией, Франциск отложил всякое сомнение и с готовностью посвятил себе проповеди Святого Евангелия.

Год 1212. Пламя энтузиазма охватило христианский мир. Сорок тысяч юношей с крестами и знаменами, с лозунгом: «Освободим Гроб Господень!» отправились на Восток. На равнинах Тулузы христиане отбили нашествие мусульман. В душе Франциска проснулся рыцарь, он решил отправиться за море и принять участие в великом предприятии. Но сердце его не стремилось к земным завоеваниям: его более всего привлекали людские души. Он мечтал промчаться паладином любви меж рядов мусульман, обратить их ко Христу, соединить их с Христом узами веры и милосердия. Перед отъездом из Италии он решил посетить Рим, чтобы Папа Римский, великий Иннокентий, одобрил его намерения и благословил его. Он вышел из обители Ангельской Божией Матери с одним из братьев. По пути они останавливались в городах и селениях, проповедуя людям мир и добро.

В одно свежее весеннее утро неподалёку от Каннары²⁴ они увидели множество птиц, которые весело щебетали на цветущих ветвях. Франциск подошёл к ним, а птицы тотчас взлетели и уселись ему на плечи, на голову, на руки. Изумлённому спутнику Франциска показалось, что перед ним не явь, а сон. А Франциск, как будто всё происходило естественным порядком, велел своим певчим друзьям умолкнуть, после чего начал проповедь, увещевая птиц всегда восхвалять Господа, питающего и согревающего их с неизречённой любовью. Под конец он осенил их крестным знамением и отпустил летать и петь. Некоторое время он понаблюдал, как они взмывают в воздух, машут крыльями и распевают нежные песни, потом снова пустился в путь.

В Альвиано, селении между Орвието и Орте, он остановился, чтобы побеседовать с народом на площади, а стаи ласточек громким щебетаньем мешали присутствующим слушать.

— Сестры мои ласточки, — сказал Франциск, — вы уже довольно говорили. Замолчите-ка, дайте мне поговорить и сидите молча, пока я не закончу речь.

Ласточки мгновенно смолкли, к великому удивлению толпы, и не щебетали до самого окончания проповеди. Франциск отправился дальше, следуя по течению Тибра. В Риме он проповедовал на улицах и площадях и многих увлёк словом и примером. В Риме Франциск познакомился с госпожой Джакоминой деи Сеттесоли, вдовой Грациано деи Франджипани. Это была удивительная женщина: с красотой она соединяла душу твёрдую, как кремень, непримиримую ко всякому злу. Франциск звал её «брат Якопа».

Если сестра Клара уподобилась Марии, которая в созерцательной жизни возносится к любви и свету Христа, то Якопа уподобилась Марфе, которая в деятельной жизни, в мирской гуще, не теряет присутствия духа, но всецело устремляется к благу. Много раз Якопа принимала Франциска в своём доме, заботливо подавала ему пищу, наслаждалась его словами, беседуя с ним о Царстве Божием. Как-то Франциск принёс ей в дар овечку, которую спас от смерти, и Якопа с радостью её приняла. Она гладила её по мягкой шёрстке и кормила робкую овечку из рук. Однажды Якопа остригла её и, собрав шерсть, выпряла нить на одежду для своего друга — одежду, согретую любовью, которая передавала бы тепло измождённому телу Франциска. После смерти Франциска Якопа, уладив в Риме свои дела, перебралась в Ассизи, продолжая путь суровой покаянной жизни. Кто спустится ныне в крипту базилики Св. Франциска, увидит напротив гробницы прославленного Ассизского Беднячка скромную урну, принявшую в себя останки Якопы.

История не донесла до нас содержания второй встречи Франциска с Иннокентием III, но надо полагать, что Папа Римский, от которого не укрылись успехи ордена, благословил Франциска, пожелав преуспеть в той святой миссии, которую он на себя возложил. С таким напутствием Франциск сел в Анконе²⁵ на корабль, участвовавший в походе крестоносцев, и отплыл на Восток. Стоя на носу корабля, он торопил час прибытия, воображая миг, когда ступит на сушу, начнет проповедовать и даст волю долго сдерживаемому пылу. Задумывался он и о возможно ожидающем его мученичестве. Но события повернулись иначе. Буря выбросила судно на берег нынешней Далматии²⁶, припасы затонули, пришлось думать о возвращении. Поскольку съестного не хватало, а приближалась зима, хозяин корабля не захотел принять на борт бедного монаха. Однако Франциск проник на корабль тайком, Господь же надоумил некоего достойного человека снабдить его продовольствием. Приплыв в Анкону, Франциск продолжил свою апостольскую проповедь.

«Оставив море, — пишет Фома Челанский, — Франциск, раб Всевышнего Бога, пошёл по земле, вспахивая её плугом своим и сея семя жизни в ожидании плода благословенного».

В Озимо²⁷ Франциск выступил перед епископом и народом, начав проповедь с рассказа о ягнёнке, которого выкупил, продав плащ. Описал милосердие Спасителя, Которого, как ягнёнка, повлекли на смерть, оплакал грехи людей, вложивших в руки палачей оружие, и в словах его было столько умиления и пылкости, что они вызвали слёзы на глазах его слушателей. В Сансеверино²⁸ он отправился в монастырь кларисс. Жизнь сестёр, наполненная покаянием и молитвой, напомнила ему о затворницах обители Св. Дамиана, и речь его исполнилась такого воодушевления, что оказалась для них назидательной свыше всякой меры. Однажды в церкви, где Франциск проповедовал, находился знаменитый поэт того времени, увенчанный титулом «король стихов». Слова Франциска проникли в его душу и подействовали сильнее, чем пьянящая любовная канцона, сильнее, чем захватывающие поэмы о рыцарских подвигах. Стоя в храме и ощущая нежность этой музыки, он увидел, что Франциск пронзён двумя перекрещивающимися и нестерпимо блистающими мечами, один из которых пронзил его насквозь от затылка до стоп, а другой прошёл сквозь его грудь от одной руки до другой. Потрясённый, он не знал, что ему думать, но, придя в себя, пробился через толпу и опустился на колени перед Франциском, умоляя его дать ему бедную рясу «меньшего брата» в обмен на богатые одежды прославленного трубадура. Франциск принял его со всей любовью. Он тоже был поэтом, а поэтам дано читать в душах. Вильгельм Дивини, которого впоследствии звали брат Пацифик, никогда об этом не забывал, ибо с того дня Франциск стал его братом.

Учреждение Великой индульгенции

Летом 1224 года Франциск, уже отягощенный болезнью, в последний раз отправился на гору Верна. Братья дали ему провожатого и, поскольку подъём был возможен только верхом, снабдили его осликом, которого им на время уступил один благочестивый человек. Солнце безжалостно палило, камни раскалились, в расщелинах скал виднелись кое-как сохранившиеся пучки пожелтелой травы. Все, казалось, уснуло, звуки заглохли: даже деревья еле шелестели высохшей листвой. Внезапно провожатый взмолился:
— Отче, смилуйся! Я умру, если не утолю жажду.
Франциск, всегда проникавшийся жалостью к страдающим, слез с осла и стал молиться, воздев руки. Он молился, доколе не открылось ему, что молитва его услышана. Потом повернулся к своему провожатому и сказал:
— Не мешкай, беги скорее к той скале и там найдёшь воду, которую Господь ныне извёл из камня ради утоления твоей жажды.
История эта была воспринята как высокий символ. Вода, забившая из скалы по милосердию Христову, есть не что иное, как слово святого, утоляющее жажду множества душ, лишённых живительной влаги по небрежению пастырей.

Пастырская проповедь никогда не прекращалась, но слово стало бездейственно и бесплодно. Беда была не столько в самих словах, сколько в форме, в которую облекалась проповедь. Священная наука богословие, которой многие себя посвящали, разработала тонкий механизм диалектики: считалось, что, если обучить ему в школе, результаты сами скажутся на всех сторонах жизни. Все увлеклись спекулятивным мышлением, а оно уводило ораторов в отвлечённые сферы. Рассуждения их были понятны лишь тонким и искушённым слушателям, до простых умов, занятых повседневными делами, они не доходили. Франциск гениально подметил, угадал этот недостаток, свойственный времени. В своей проповеди он принял за образец евангельские поучения. Вместо сложного схоластического построения он прибегал к непосредственной речи, пользовался сравнениями, притчами, примерами, врезавшимися в память слушающих; вместо сухих абстракций выбирал практические нравственные темы, излагал те истины веры, которые спасительно воздействуют на волю, побуждая к действию. Его проповедь отличалась не тем, что он применял особенные приемы, а тем, что он отверг всякие приемы. Кроме того, слова Франциска были согреты внутренним пылом, а твёрдая вера придавала им ясность и проникновенность, так что слушатели внимали им, подобно тому, как земля во время дождя впитывает влагу. Вот почему везде, где бы он ни проходил, всюду к нему присоединялись люди, захваченные его учением. Слова его были обращены не только к овечкам стада, но и к заблудшим овцам — душам, разъеденным пороком. В Монтеказале²⁹ он обратил на путь добра трех страшных разбойников, а в Тоди удержал от преступления женщину, которая уже вознамерилась убить незаконно зачатого ребёнка.

Весной 1213 года он снова отправился в путь по дорогам мира. Выйдя из пределов Умбрии в сопровождении брата Льва, Франциск направился в Романью³⁰ и поднялся к стенам крепости правителей Монтефельтро. Там начиналось великое празднество, съезжались многочисленные гости — маркизы, графы, рыцари. Жонглеры и трубадуры, привлечённые таким событием, веселили сердца звучанием мандолин и пением. Франциска вновь увлёк дух рыцарства:
— Пойдем на праздник, — сказал он брату Льву, — с Божией помощью мы пожнём духовную жатву.
Они прошли через подъёмный мост и вступили на широкий двор, где собрались все участники празднества. Среди великолепия бархата и парчи серое сукно одежды братьев должно было привлекать особое внимание, а простота их, надо полагать, развлекала благородных дам и галантных рыцарей. Надеясь поразвлечься, хозяева празднества позволили Франциску подняться на парапет. Выждав наступления тишины, он начал проповедь. Для начала Франциск повторил припев песенки, которая тогда была в большой моде:

Столь огромно чаемое благо,
Что любая мука мне отрада.

По мере того, как Франциск увлекался темой, он становился всё убедительнее, казалось, говорит не человек, а ангел. Первоначальное любопытство уступило место интересу, за которым последовали угрызения совести; люди ужасались собственной греховности. Среди слушателей был некто Орландо, граф Кьюзи³¹ из Казентино, которого более, чем других, захватили слова Франциска. По окончании проповеди он подошёл, чтобы поговорить с Франциском о своей душе, но Франциск попросил отложить разговор, чтобы он не помешал графу исполнять обязанности гостя. После пышной трапезы Франциск долго говорил с ним и успокоил все его тревоги. Они уже собирались распрощаться, когда Орландо сказал:

— У меня в Тоскане³² есть гора под названием Верна, она весьма высока и может пригодиться желающим совершить покаяние. Если она тебе по душе, я охотно дарю её тебе и твоим товарищам во спасение моей души.

Франциск вздрогнул. Может, уже тогда он предчувствовал чудо, которому суждено было совершиться на этой труднодостижимой вершине?

— Орландо, — сказал он, — когда вы вернетесь домой, я пошлю к вам братьев. Если гора покажется им подходящей для уединённой молитвы, я приму ваш щедрый дар.

Вернувшись в обитель Ангельской Божией Матери, Франциск послал в Казентино³³ двоих братьев, и те, посетив местность и сочтя её чрезвычайно подходящей для уединенных молитв, построили там хижину из веток, чтобы святой мог там молиться и предаваться созерцанию Бога.

Великое дело — воспламенить охладевшие сердца людей, наполнить верой их опустошённые грехом души. Но насколько прекраснее проповедать Благую Весть среди тех, кто ещё не знает Христа, и стяжать мученический венец. Франциск не мог отправиться в Палестину, но почему бы не попытать счастья в Марокко? И Франциск отправился в путь. Пройдя через северную Италию, он остановился в городке Суза³⁴, где его приняла как гостя маркиза Беатриче Савойская. Одолев Альпы и оставив позади Прованс, он очутился, наконец, в Испании, откуда должен был отплыть к цели своего путешествия — Марокко. Мечте его и на этот раз не суждено было сбыться. Мученичество светило ему как дальний свет: он постоянно к нему стремился, но достичь никак не мог. Придёт, однако, день, и его мечта сбудется, только мученичество его будет особым — такого никогда не было даровано ни одному смертному.

В Сантьяго-де-Компостела, где братья посетили гробницу св. Иакова, Франциск серьезно заболел. Волей-неволей приходилось возвращаться домой. Кто расскажет обо всех тяготах обратного пути? Мучительна была не только горечь разочарования, но и физические страдания. Долго пребывал он, как Лазарь, в струпьях, даже лишившись на время речи. Наконец здоровье его стало поправляться. Почувствовав себя лучше, он отправился к морской гавани: там ему удалось сесть на судно, отправлявшееся в Италию.

Вернувшись из Испании, Франциск снова принялся проповедовать в Италии. Невозможно со всей точностью указать, где и когда он побывал: он прошёл от Бари до Алессандрии, от Венеции до Гаэты³⁵. Вехи его пути обозначены лишь чудесами, о которых рассказывают биографы. Ни тяготы, ни опасности не могли заставить его отступить. «Плоть его, — замечает Фома Челанский, — не знала отдыха, поспевая за непрерывными и долгими проповедями на евангельские темы, которым предавался этот дух с всегдашней готовностью, благочестием, пылом и неутомимостью. Он желал бы возвестить Евангелие Христово всей земле... Он наставлял слушателей столь же примером, сколь и словом, обращая в речь всё своё тело».

Жажда обращать души и неустанная проповедь подготовили почву, на которой в 1216 году расцвело чудо: ассизская индульгенция. Однажды июльской ночью, в церкви Ангельской Божией Матери, Франциск горячо молился, преклонив колени. Внезапно яркий свет разлился по церквушке, осветив её потемневшие стены. На блистающем престоле явился Христос и Его Пресвятая Матерь в сонме ангелов.

— Какой милости попросишь, Франциск, для блага людей?

— Только одной, Господи: пусть получат индульгенцию те, кто с покаянием посетит эту церковь.

— Ступай к Моему слуге — Папе Римскому — и проси его утвердить на земле Мою волю.

Годом раньше Франциск посетил Рим, где присутствовал на IV Латеранском Соборе. На столь внушительном собрании кардиналов, патриархов, епископов и прелатов он испытал горячую любовь к Церкви — якорю спасения и маяку истины. Он выслушал пылкую речь Папы Иннокентия III, и сердце его забилось в унисон с сердцем великого Римского Понтифика. Теперь Иннокентия не было в живых. Его место занимал Гонорий III, «старец добрый и благочестивый, очень простой и сострадательный, отдавший бедным всё, что имел». Франциск не стал терять времени. При первых лучах зари он, взяв с собой брата Массео, отправился в Перуджу, куда как раз прибыл Папа. Представ перед ним, Франциск рассказал о своем видении в церкви Ангельской Божией Матери и о желании привести души в рай.

— На сколько лет ты просишь эту индульгенцию³⁶?

— Святейший Отец, — отвечал Франциск, — не годы мне нужны, а души.

Просьба была необычной. Такая индульгенция давалась только тем, кто отправлялся в крестовый поход — освобождать Гроб Господень. И всё же Папа, несмотря на возражения священноначалия, дал индульгенцию. Франциск, ликуя, уже собрался удалиться:

— Послушай, простая душа, — сказал ему Папа, — куда же ты идёшь без документа, удостоверяющего наше разрешение?

— Святейший Отец, мне довольно вашего слова. Мне не нужно бумаг.

2 августа того же года, в присутствии епископов Ассизи, Перуджи, Тоди, Сполето, Ночеры, Губбио и Фолиньо, Франциск, не в силах удержать переполнявшей его радости, объявил Великую индульгенцию собравшейся отовсюду толпе. С того года скромная церквушка, дотоле никому не известная, стала целью паломничества: множество кающихся приходят сюда в поисках душевного мира. И так всегда — каждое 2 августа, с наступлением рассвета, начинают тянуться в церковь Ангельской Божией Матери паломники.

«Капитул рогожек»

Огонь — это стихия, его не спрячешь, он «прекрасен и весел, и крепок и могуч», во все стороны тянутся от него жадные языки пламени. Огненной была и душа Франциска, пламенным — язык. «Слово его было огненно и проникало до внутренности сердца, и разум слушающих наполнялся изумлением. Он казался совершенно переменившимся по сравнению с тем, каким он был раньше и, устремив взор к небу, не желал обратить его на землю». Это пламя охватило и братьев Франциска — они запылали кострами милосердия и любви ради спасения душ.

— Идите, возлюбленные мои, по двое во все края мира, возвещая людям мир и покаяние во оставление грехов; в скорби будьте терпеливы и пребудьте в уверенности, что Господь исполнит обетованное. Спрашивающим вас отвечайте смиренно, благословляйте гонителей ваших, благодарите проклинающих вас и клевещущих на вас, ибо их руками уготовляется нам Царство Небесное.

Братья с величайшим веселием и радостью приняли призыв к святому послушанию и благоговейно простёрлись на земле перед Франциском. Франциск, подняв их и обнимая каждого, сказал: «Возложи на Господа заботы твои, и Он поддержит тебя».

Одно из сочинений Якопо да Витри доносит до нас известие, что около 1216 года братья св. Франциска проповедовали по всей Ломбардии, Тоскане, Апулии и Сицилии. Они охватили проповедью почти всю средневековую Италию. В их апостольских трудах бывало, однако, два перерыва каждый год: на Пятидесятницу и на праздник св. архангела Михаила. В эти дни они собирались в обители Ангельской Божией Матери, чтобы укрепиться духом и обсудить дела ордена. Такие собрания стали называть «капитулами».

Капитул 1217 года стал событием первостепенной важности, ибо впервые Франциск обрисовал в общих чертах ту организацию ордена, которой суждено было закрепиться в последующих документах. Франциск разделил Италию и несколько других стран на провинции, а каждую провинцию — на кустодии. Так появились понятия «провинциал» и «кустод», относящиеся к братьям, которым поручалось управлять обителями, существующими на территории провинции или кустодии. На этом капитуле обсуждалась также проповедь Благой Вести в других странах, в том числе нехристианских. В Святую Землю, которая была особенно дорога сердцу Франциска, был послан проповедовать брат Илия из Ассизи, отличавшийся умом и силой воли. В Германию вызвались пойти шестьдесят братьев во главе с братом Иоанном из Пенне. Столько же вызвалось отправиться в Венгрию и в Испанию. Францию Ассизский Бедняк оставлял себе.

По окончании собрания братья отправились в назначенные земли, а Франциск двинулся на север. Во Флоренции он встретился с епископом Остии, кардиналом Уголино из рода графов деи Сеньи, который впоследствии вступил на папский престол под именем Григория IX. Кардинал запретил Франциску удаляться из Италии. Скрепя сердце Франциск подчинился, отдав своё поприще во Франции брату Пацифику. Уголино, человек большой учёности и хороший знаток людей, отлично понимал, сколь благое дело творят братья, но в то же время от него не укрылась враждебность, которую они вызывали у некоторых людей в кругах церковных и мирских. Братья перестали быть горсткой презираемых бедняков, они стали силой, которая с каждым днём росла. И надо было помочь им войти в определённую колею и обрести более зрелые организационные формы, тогда они смогли бы приносить больше добра. Кардинал был совершенно прав. В Германии братьев, после немыслимых приключений в пути, преследовали как еретиков. В Венгрии крестьяне натравливали на них собак, как на диких зверей, вынудив бежать без оглядки. Во Франции прелаты и верующие приняли их за альбигойцев³⁷ и прогнали силой. Все эти беды убедили Франциска полностью ввериться епископу Остии. До тех пор они были едва знакомы, но отныне между ними зародилась глубокая дружба, подкрепляемая взаимным уважением и почтением.

27 августа 1218 года посланием Папы Гонория III кардинал Уголино от имени Церкви вступил во владение над всеми обителями братьев и над всей прилегающей к ним землей. Так кардинал стал живой частью истории ордена. Связь его с Франциском, и прежде крепкая, сделалась ещё крепче и теснее, они нередко встречались в Риме. В обстановке взаимного доверия был созван капитул 1219 года, который вошёл в историю под названием «капитул рогожек». В нём приняло участие более пяти тысяч братьев, расположившихся вокруг церквушки Ангельской Божией Матери кучками по пятьдесят, восемьдесят, сто человек; они укрывались в наскоро сделанных шалашах и спали на голой земле. У них не было никаких припасов, но добрые жители Умбрии принесли всё необходимое. «И вот внезапно приходят люди с вьючными животными, лошадьми, телегами, нагруженными хлебом и вином, бобами, сыром и другими приятными для еды вещами». Кардинал Уголино, прибывший на капитул и увидевший это зрелище, растроганно сказал: «Поистине это поле сражения и на нём рыцари Божии».

В капитуле участвовал и св. Доминик с семью братьями своего ордена. Франциск обратился к братии с увещеванием:

«О возлюбленные братья,
Мы обещали много Господу,
Но нам обещано больше.
Послужим на земле,
Устремясь к небесному.
Наслаждение кратко —
Наказание вечно.
В меру страдание —
Слава без предела.
Многих призвание,
Немногих избрание.
Но всем воздаяние.
Братья, пока у нас есть время, будем творить добро».

И он снова заговорил о миссионерстве в других странах, на этот раз уже более подготовленном. Епископ Остии уже разослал рекомендательные письма в те страны, куда собирались с проповедью братья; в этих письмах он просил епископов и верующих принять братьев как добрых и правоверных христиан, которые пользуются полной поддержкой и одобрением Святой Церкви. Он сделал и больше того. Он предложил братьям взять с собой послание Гонория III от 11 июня 1219 года, которое они могли показывать по первому запросу церковных властей в тех местах, куда они направлялись. Этот документ был поистине промыслительным, ибо открыл путь быстрому распространению францисканства во Франции, в Англии и в других странах.

В Святой Земле

Вместе со множеством миссионеров, отправлявшихся в европейские страны, небольшая группа из шести человек покинула обитель Ангельской Божией Матери, чтобы достичь Марокко. Их звали Виталий, Берард, Пётр, Адьют, Аккурсий и Оттон. В Испании брат Виталий тяжело заболел, остальные продолжили путь; во главе их был брат Берард. Севилью занимали в то время мусульмане; оказавшись среди них, братья, не теряя времени, стали проповедовать Евангелие на площадях. Но их жестоко избили и доставили к главе местных мусульман, известному в Италии под именем Мирамолино. Тот, считая, что перед ним обыкновенные попрошайки, велел их отвести в Сеуту³⁸, чтобы оттуда кораблём переправить в Италию. Но они этого не желали. Не зря же они покинули Ассизи. Достигнув Марокко, они ускользнули от бдительных стражей, и, вновь обретя свободу, пустились проповедовать Евангелие. Пылом милосердия и силой убеждения особенно отличался брат Берард, который бесстрашно возвещал слово Божие. Все братья были брошены в темницу. Через три дня они предстали перед судом, подверглись жестокой пытке, а затем были казнены. Это произошло 16 января 1220 года.

Когда Франциск узнал, что братья претерпели мученичество, он исполнился восхищения и воскликнул: «Теперь я могу сказать, что у меня есть пять истинных братьев!» По окончании славного капитула Франциск также отправился из Италии миссионером. Он снова попытался достигнуть Святой Земли, куда ещё в 1217 году прибыл брат Илия с товарищами. Спутниками Франциска были Иллюминат, Пётр Каттани, Барбаро, Сабатино, Леонард и ещё семеро братьев, чьи имена нам неизвестны. Они сели на судно, как и прежде, в Анконе. Переплыли Адриатическое море, оставили позади Крит и Кипр и к концу июля 1219 года бросили якорь в Сан Джованни д'Акри³⁹.

Тут братья разделились на группы. Франциск с несколькими спутниками добрался до Египта, до того места, где уже год крестоносцы стояли лагерем, намереваясь взять город Дамиетту⁴⁰. Христианское войско бездельничало. Военачальники передрались между собой и не могли договориться об общих действиях. Праздные крестоносцы предавались удовольствиям и грабежу, позабыв о высокой миссии, ради которой они оставили родные места. Франциска крайне удручало увиденное; он не знал, как воззвать к совести этого разбредшегося стада. Единственным утешением оказалось присоединение к ордену нескольких священников, увлечённых примером Франциска.

19 августа было дано сражение. Крестоносцы были разбиты наголову, но разве иного можно было ожидать в сложившемся положении? После поражения христиане оказались в тяжёлых условиях; последствия могли быть и хуже, если бы не вера. Крестоносцы почувствовали прилив новых сил. Франциск тем временем, не забывая о цели, ради которой прибыл на Восток, решил в одиночку проникнуть в земли мусульман. Все сочли это безумием и пытались отговорить Франциска, напоминая, что во вражеском лагере есть закон, по которому каждому, кто отсечёт голову христианину, полагается золотой бизант. Но на Франциска ничто не действовало. Взяв с собой брата Иллюмината, он вступил на чужую территорию. Их тут же схватили, жестоко избили и привели к султану Мелек-эль-Камелю, доблестному и мудрому государю.

В ответ на просьбу султана Франциск изложил цель прихода: он хотел обратить султана и его людей в христианскую веру. Он долго говорил о тайне Триединого Бога, но, чувствуя, что слова его не достигают цели, придумал нечто более действенное.

— Прикажи, — сказал он, — чтобы разожгли большой огонь и позови своих мулл. Мы вместе войдём в огонь. Если они выйдут невредимыми, ты останешься в своей вере, если я выйду невредимым, ты примешь мою веру.

— Ни один из наших мулл не согласится на такое испытание в защиту нашей веры, — ответил султан, заметив, как один из священнослужителей скрылся, услышав предложение Франциска.

Франциск не сдавался. Святой Дух подсказывал ему новые доводы и слова; но султан, хотя внутренне и был убеждён в правоте Франциска, боялся народа.

Султан Мелек-эль-Камель

Как раз тогда, когда христиане и мавры яростно сражались друг с другом, Франциск находился во дворце султана, среди мусульман. За стенами дворца разносился шум битвы, и это не могло не сказаться на речах и спорах, которые велись при дворе султана. К тому же присутствие Франциска, открыто объявившего о своих намерениях, невольно напоминало о непримиримых духовных противоречиях между спорящими. Возможно поэтому апостольская миссия святого Франциска не дала тех плодов, на какие он рассчитывал. Впрочем, полемика, как известно, не приводит к обращению, наоборот, усиливает расхождения, ибо ведётся с такой страстью, что слова и понятия оказываются недейственными.

Джулиано да Спира в своей «Легенде святого Франциска» даёт понять, каков был накал спора; он пишет: «Слишком долго было бы пересказывать, с какой твёрдостью духа святой Франциск всё это время пребывал перед лицом султана и с каким изобилием красноречия он отбивал нападки тех, кто очернял христианскую веру». Св. Франциск, исполненный святой любви, не любил, как мы знаем, резких слов и выражений, но ему приходилось прибегать и к ним, что можно заключить из эпизодов, которые мы приводим ниже. Надо иметь в виду, что восхищение мусульман, в особенности султана, вызывала как раз меткость и быстрота ответов, которые давал Франциск на все предлагаемые вопросы; эти качества высоко ценились всегда, особенно в Средние века, когда почитались признаком испытанной мудрости.




Рассказывал брат Бонавентура, генеральный настоятель ордена, что узнал следующую историю от спутника Франциска — брата Иллюмината, который был с ним у султана. Пребывая в великолепном дворце султана, Франциск подвергся необычному испытанию, которое измыслил для него султан, чтобы проверить, насколько крепка его вера и преданность его нашему Господу. Повелел султан расстелить по всему залу широкий пестрый ковёр, на котором по всему полю выткано было множество крестов, после чего обратился к присутствующим с такими словами:

— Пусть призовут этого человека, который кажется нам истинным христианином! Посмотрю, что он будет делать, подходя ко мне. Если ступит ногой на кресты, я упрекну его в оскорблении его же Бога. Если же не решится ступить на ковёр, я обвиню его в оскорблении моего величества.

Призвали Франциска. Исполненный Святого Духа, тот всей полнотой Его был наставлен, как действовать и правильно отвечать. Пройдя по ковру, он приблизился к султану. Тот, обрадовавшись, что ему, наконец, есть чем укорить Франциска, сказал:

— Вы, христиане, поклоняетесь Кресту, вы чтите в нём особенную принадлежность вашему Богу, как же ты не устрашился попрать стопой знак креста?

А Франциск ответил:

— Надо вам знать, что вместе с нашим Господом были распяты два разбойника; кресты этих двух разбойников вытканы на вашем ковре, по которому я не боюсь пройти ногами.

Услышав такой ответ, все присутствующие изумились. Но удивление и восхищение были вовсе не тем, о чём мечтал Франциск. Мечта о мученичестве вновь оборачивалась миражом. Какое-то время он ещё оставался среди мусульман, надеясь обратить кого-либо из них. Поняв, что от дальнейшего пребывания у султана христианской вере не будет пользы, Франциск распрощался с ним, чтобы возвратиться к христианам. Мелек-эль-Камель в знак дружбы подарил Франциску рог из слоновой кости, чтобы он мог созывать им братьев, а также разрешение входить в Палестину.

Франциск вернулся в Дамиетту. 5 ноября, после долгой осады, город сдался, и крестоносцы разорили его дотла. Как голодные волки бросались они на все, ими овладела алчность. Франциску было невыносимо тяжело, он понял, что ничего больше здесь сделать не может. В Дамиетте он оставил нескольких братьев, а сам сел на корабль, идущий в Сан Джованни д'Акри, где его уже ждал брат Илия. С ним он отправился паломником в Святую Землю. Его серафическая душа погрузилась в воспоминание тайн нашего Искупления. Он прошёл по всем местам земной жизни Иисуса.

Возвращение в Италию

Отправляясь в Святую Землю, Франциск оставил в обители Ангельской Божией Матери двух братьев вместо себя: брата Матфея из Нарни и брата Григория из Неаполя. Первому надлежало не покидать обители, чтобы принимать вступающих в орден, второму — посещать разные общины и смотреть за тем, чтобы соблюдалась строгая дисциплина.

Но вскоре начались нестроения, позднее усилившиеся из-за ложного слуха о смерти Франциска.

О характере этих нестроений было немало споров, особенно среди современных биографов; выдвигались самые вольные гипотезы и предположения. Меж тем сведения крайне скудны. Джордано да Джано в своей «Хронике» пишет так: «Орден в нестроении, он раскалывается и рассеивается».

Очевидное преувеличение. Но если были употреблены такие слова, то основанием, без сомнения, послужили некоторые споры — по поводу поста, который предлагалось сделать более суровым; из-за попыток некоторых священников вмешаться в руководство монастырями кларисс — вопреки праву, закреплённому Церковью за братьями; и особенно — по поводу намерения Джованни делла Каппелла основать новое монашеское братство, отделившееся от ордена.

В отсутствие Франциска, умеющего всё удерживать в равновесии, эти споры, а также, может быть, ещё какие-то мелочи, касающиеся дисциплины, накалили страсти. Лучшим из братьев происходящее представлялось если не изменой францисканству, то, по крайней мере, помехой апостольской проповеди и личному совершенствованию.

Один из братьев, некто брат Стефан-простец, сел на корабль и, застав Франциска в Сан Джованни д'Акри, рассказал ему, что происходит в Италии, поторопив его с возвращением.

Известия обеспокоили Франциска, и он пустился в обратный путь, взяв с собой брата Илию, Петра Каттани, Чезарио да Спира и нескольких других братьев.

Они высадились в Венеции в первых числах августа 1220 года. Франциск был очень слаб. Тяжёлый ближневосточный климат подорвал его здоровье. Начиналась болезнь глаз, которую он терпел, как тяжкий крест, до самой смерти.

К физическим страданиям прибавились и нравственные. В Болонье⁴¹ он обнаружил, что братья построили себе каменное жилище, называемое также «дом братьев», и открыли богословскую школу. Поначалу душа Франциска восстала против этого и он приказал всем братьям, включая больных, покинуть этот дом, но потом, узнав, что братья жили там не как владельцы, а как гости кардинала Уголино, успокоился и позволил им снова туда войти.

Франциск опасался науки. Не сама она своим содержанием внушала ему страх: он чтил и уважал богословов. Но при этом боялся, что наука убьёт всё простое и пробудит гордыню в душах его братьев. Однако он без колебаний разрешил преподавать священную науку, когда его попросил об этом Антоний Падуанский.

До центральной Италии Франциск добрался верхом, ибо по болезни не мог иначе.

Папа Римский со своим окружением находился в то время в Орвието⁴². Там Франциск вновь встретился с кардиналом Уголино. Вместе они обсудили дела ордена и приняли необходимые меры против возникших нестроений.

Упразднялись привилегии, данные некоторым монастырям кларисс, возбранялось основание нового монашеского братства, до предстоящего в сентябре капитула откладывалось регулирование положений о постах, принятых в отсутствие Франциска.

С другой стороны, чтобы ограничить странствия иных братьев, напоминающие бродяжничество, было решено, что для новопоступивших в орден устанавливается год монашеской подготовки, называемой новициатом, как в других орденах, и что все братья должны испрашивать у настоятеля позволения удалиться от места обитания.




Праздник св. архангела Михаила 1220 года. Перед собравшимся капитулом изнемогающий от физических страданий Франциск в глубоком смирении отказывается от руководства орденом.

Вместо него избран Пётр Каттани. «Отныне я умер для вас: но вот Пётр Каттани, которому как вы, так и я обязаны соблюдать послушание».

На самом деле главой ордена остается Франциск. Орденом как организацией руководит другой, но Франциску вверяют свою совесть братья, питая душу его примером и его святостью.

Пётр Каттани недолго управлял орденом. 10 марта 1221 года он умер. Нужен был новый руководитель, и это стало делом следующего капитула, состоявшегося на праздник Пятидесятницы.

Уголино, занятый неотложными обязанностями, прислал вместо себя кардинала Раньери Капоччи; увещевание, с которым Франциск обратился к присутствующим, основывалось на тексте из Писания: «Благословен будь Господь Бог мой, Который ведёт душу мою в сражение».

Со смирением воззвав к Святому Духу о содействии в избрании нового викария, они остановили выбор на брате Илии. Этот человек, отличаясь выдающимся умом и силой воли, основал миссию в Святой Земле и, в отличие от других миссионеров, прочно утвердился на выделенной ему территории.

Избрание брата Илии оказалось промыслительным. Он способствовал распространению и утверждению францисканства как мощной духовной силы, благодаря чему произошел духовный переворот, определивший облик истории на все последующие века.

На этом капитуле вновь встал вопрос о миссии в Германии, имевшей столь печальный конец в 1217 году. Слово брата Илии было таким убедительным, что девяносто братьев вызвались вновь попытать счастья под руководством брата Чезарио да Спира.

Вместе с другими на этом торжественном собрании присутствовал и никому не известный брат из Португалии.

Жажда мученичества привела его в Марокко, где он желал состязаться в подвиге с пятью францисканцами, погибшими за веру, но долгая болезнь вынудила его отплыть на родину.

Однако из-за жестокой бури корабль, не дойдя до Португалии, пристал к берегам Сицилии, что, видимо, отвечало тайному замыслу Провидения.

Шаг за шагом перемещаясь на север, юноша пришёл в Ассизи, в надежде познакомиться с Франциском. Желание его сбылось. Но никто не обратил на него особого внимания. Лишь брат Грациан, провинциал Романьи, узнав, что этот брат облечён саном священнослужителя, попросил его служить мессу для собратьев, живущих в скиту в Монтепаоло.

Это была свеча под сосудом. Но вскоре, поставленная на подсвечник, она озарит мир ослепительным светом.

Его имя — Антоний Падуанский⁴³.

Третий орден покаяния

Широкая апостольская проповедь, совершаемая повсюду св. Франциском, не только вернула многих к христианской вере, но дала и нечто другое: возвратила людям стремление к евангельскому совершенству, столь свойственное первым христианам.

Куда бы ни приходил Франциск, всюду люди обращались к нему, прося принять их в орден.

Но можно ли разбить семью, чтобы члены её могли надеть монашеское облачение, или разом перерубить все её связи с обществом?

Многие, сталкиваясь с этой трудностью, отказывались от высоких устремлений и продолжали обычную жизнь в миру, где их душам приходилось тяжко.

Франциск со своим гениальным чутьём придумал нечто новое: внести монастырский дух в семью и в общество.

Для этого нужно было учредить ещё один орден — такой, в котором не возникало бы противоречия между потребностями духа, жаждущего совершенства, и непреложными обязанностями, накладываемыми положением в миру.

Так было дано начало Третьему ордену.

В 1221 году Франциск, поддержанный кардиналом Уголино, написал Устав нового ордена.

Устав Третьего ордена состоял всего из нескольких положений: от вступающих в него требовалось исповедовать христианскую веру, полностью повиноваться Католической Церкви, исполнять обязанности своего положения в духе скромности и самопожертвования; запрещалось также носить оружие.

История не донесла до нас, где именно родился Третий орден, но предание наиболее достоверно указывает на город Поджибонси⁴⁴.

Первыми членами ордена стали купец Луккезио и его жена Буонадонна.

Проводя жизнь, раздираемую алчностью и корыстью, этот купец однажды был увлечён словами Франциска, после чего продал своё имущество ради дел милосердия. Жена его старалась превзойти мужа в рвении и усердии.

Франциск надел на обоих серое одеяние и препоясал их веревкой.

После них появились другие: орден быстро завоевал популярность в разных странах и принёс обществу неисчислимую пользу; принадлежностью к нему гордились не только простые люди, но и великие мира сего: Елизавета, ландграфиня Тюрингская, и Людовик IX, король Франции, устремились к святости согласно Уставу Третьего ордена.




В те времена, когда братья только обосновались в Ривоторто, когда были ещё немногочисленны и никому неизвестны, Господь послал Франциску видение, приоткрывшее ему завесу над будущим ордена в мире.

«Видел я, — рассказывал он, — огромное множество народу, идущее к нам, и все желают облечься в одеяние святой веры и жить по Уставу нашего ордена... видел я улицы, переполненные идущими, принадлежащими к разным народам. Идут французы, испанцы, немцы и англичане, и быстро движется большая толпа людей, говорящих на разных языках».

Через четырнадцать лет эта картина из видения стала реальностью. Дерево, посаженное с таким трудом, пустило корни, выросло крепким и ветвистым, принося добрые плоды.

Напомним, что когда Иннокентий III одобрил Устав, относящийся к этому раннему времени в Ривоторто (единственный, который за все годы имел орден), он не оставил никаких письменных свидетельств этого: Папа выразил своё мнение только устно, добавив, что желает получать в дальнейшем известия о делах в ордене, чтобы возложить на него определённые обязанности, если он будет соответствовать ожиданиям Церкви.

За четырнадцать лет, прошедших между одобрением Устава и подтверждением его, орден, как уже говорилось, постепенно возрастая числом, стал весьма многочисленным, а ежегодно созываемые капитулы накопили значительный опыт, и собранный материал добавлялся к Уставу в виде конституций, которые приобретали силу закона властью самого капитула.

Когда подошло время представить Устав на рассмотрение Святейшего Престола, решено было не составлять нового Устава, но обогатить накопленным опытом уже имеющийся.

Да и зачем было отвергать старый Устав, если, как говорит св. Бонавентура, «твёрдым и несокрушимым основанием соделано было Евангелие».

Поэтому речь шла не о создании нового текста, а о дополнении старого. Этому Франциск и посвятил себя, удалившись в Фонте Коломбо, дальний скит в горах Риети, как нельзя лучше подходивший для такого занятия, требовавшего огромной сосредоточенности.

Общение с Богом, Которого он призывал всем сердцем, удалило от него все заботы, и в безмятежности духа он приступил к делу.

Окончив труд, он передал рукопись своему викарию, но тот её нечаянно потерял.

Тогда Франциск терпеливо отправился назад, в скит Фонте Коломбо и вновь написал Устав.

Вероятно, в начале осени 1223 года он прибыл в Рим — отдать Устав на суд Святейшего Престола. Властью, полученной от Бога, Церковь должна была утвердить Устав, этого нельзя было сделать заочно — требовалось внимательное рассмотрение в свете многовекового опыта Церкви.

Имеется прямое свидетельство кардинала Уголино, что ему самому, возможно, вместе с другими, была поручена проверка Устава, который был утверждён папской буллой «Солет аннуэре» от 29 ноября 1223 года.

Была ли при церковной проверке Устава внесена какая-либо правка? Вполне вероятно. Но она никак не затронула существа дела, поскольку совершенно очевидно тождество этого документа и первого Устава, составленного Франциском в Ривоторто и одобренного Иннокентием III.

Это заявлено и в упомянутой булле: «Настоящим подтверждаем Устав, одобренный нашим предшественником блаженной памяти Папой Иннокентием».

Священные стигматы

Жизнь Искупителя развернулась между двумя великими тайнами — тайной Воплощения и тайной Страстей — между Вифлеемом и Голгофой.

Франциск не мог воспринимать свою жизнь иначе, как протекающей между этими двумя точками.

«В особенности, — рассказывает Фома Челанский, — его ум занимало смирение Воплощения и любовь Господа, явленная Его Страстями, и никогда не отводил он от них внутреннего взора».




После окончательного одобрения Устава Франциск покинул Рим и по Саларской дороге добрался до Греччо⁴⁵, недели за две до Рождества Христова.

Скит в Греччо — ещё один мирный приют братьев, дарованный им благочестивым графом Джованни Велита, прижался к горе на западной стороне долины Реатине.

Франциск решил провести там праздник Рождества и попросил графа устроить в одной из пещер изображение яслей, в которых родился Господь.

Новость распространилась, и в Греччо отовсюду стали сходиться братья. Ожиданием были охвачены и жители окрестных и дальних селений.

Наконец наступила благословенная ночь. Лес и долину осветило множество факелов. Как будто внезапные зарницы рассеяли ночной мрак. И зазвучало пение поднимавшейся к скиту толпы. «Окрестности откликались ликованием».




Летом следующего года Франциск отправился на гору Верна — провести там пост в честь святого архангела Михаила.

Давно уже вошло у него в привычку удаляться в уединенные места для молитвы и покаяния. Он хорошо знал, что апостольская проповедь теряет силу, если постоянно не подкреплять её возрастанием души; деятельная жизнь не имеет смысла, если она не сопряжена с жизнью созерцательной.

Много есть скитов, освящённых молитвой Ассизского Беднячка. Среди них: Карчери в Ассизи, остров на Тразименском озере, Фонте Коломбо, Греччо, Четона, Бельверде, Челле в Кортоне, гора Казале, Викальви.

Гора Верна — одно из таких мест.

Эта одинокая гора — дантовская «суровая скала» — возносится к небу между плодородной долиной Казенцы и Апеннинским хребтом. Верхняя её часть как будто срезана на три четверти скалистым обрывом; с этой стороны гора напоминает крепость. Величественные ели, буки и ясени, покрывающие вершину, борются с ветрами и бурями.

Предание окружило эту гору ореолом таинственности.

Громадные скалы, рассечённые глубокой расщелиной, над которой нависают утесы, наводят на мысль о землетрясении, сопровождавшем кончину Спасителя.

После того как граф Орландо подарил эту гору Франциску, братья соорудили там хижину; впоследствии вокруг неё появились новые жилища, которых становилось всё больше, по мере того как росло число братьев, искавших уединенного созерцания.

На этой горе, незадолго до праздника Крестовоздвижения, Франциск предавался размышлениям о Страстях Господних, и, хотя тело его изнемогало от болезни, в нём укрепилась воля пострадать, чтобы вполне уподобиться Христу.

— Господи Иисусе, молю Тебя, да поглотит пламенная и сладостная сила любви Твоей душу мою от всего, что под небом, чтобы я умер от любви к любви Твоей, как Ты изволил умереть ради любви к любви моей.

Внезапно сверхъестественный свет разлился в небе, освещённом зарей, и в ярком зареве Франциск узрел Человека, распятого на Кресте.

Два крыла серафима соединялись над головой и простирались вниз, два других покрывали всё тело и ещё два были раскрыты в полёте.

Перед таким чудом два ощущения равной силы соединились в душе Франциска: невыразимое блаженство и острая боль, пронизавшая всё его тело.

Когда видение исчезло, на его руках и ногах зияли кровавые раны, как будто он претерпел казнь через распятие. На ладонях и ступнях виднелись затвердения, похожие с одной стороны на шляпки гвоздей, с другой — на их заострённые и искривлённые концы.

На ребре виднелась широкая рана с красными краями, из которой стекала по телу кровь.

Над острыми утесами горы Верна светило мягкое осеннее солнце. Лёгкая дымка окутывала долину Казенцы, богатую виноградом и всевозможными плодами. После августовской палящей жары наступало время года, когда вызревают Божьи дары.

Огонь любви, как пожар пылавший в сердце Франциска, дал желанный плод: мученичество.

Пять ран сияли на его теле.

«Гимн брату Солнцу»

Заповеди говорят нам о любви к Богу и о любви к ближнему: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим» и «возлюби ближнего твоего, как самого себя».

Событие на горе Верна показывает, как глубоко любовь укоренилась в сердце Франциска. Всё его существо — тело и душа — устремлялось к вечному.

Из любви к Богу закономерно следует любовь к ближнему. Эта любовь как будто бесконечно возрастала в последние дни жизни Франциска.

Ходить он уже не мог, но продолжал объезжать города и селения верхом на осле.

«Он посещал, — рассказывает Фома Челанский, — пять-шесть местностей за один день». Святой Бонавентура добавляет, что пыл его милосердия и любви был таков, что «он хотел служить прокажённым, ибо с них началось его обращение к Богу».

Физических сил уже не хватало для таких подвигов. Сколько раз братья просили Франциска,
чтобы он поручил своё тело врачам, но он, устремившись ввысь благородным духом, желал только быть со Христом, поэтому на все уговоры отвечал отказом.

В дело вмешался брат Илия, который своей властью генерального викария принудил его к покою: слишком дорога ему была жизнь Отца.

По договорённости с епископом Франциск был помещен в одной из комнат епископского дворца, где были большие возможности для лечения и надежное укрытие от зимней стужи.

Чтобы Франциск мог сосредоточиться, ему устроили келью с плетёными рогожами на полу — там он молился и отдыхал, когда хоть немного отпускала мучительная болезнь. Его изболевшиеся глаза не выносили света, поэтому братья пришили спереди к капюшону кусок шерстяной ткани — больные глаза отдыхали в темноте.




Но крест его не становился легче.

Франциск чувствовал себя очень плохо. Муки его усилились настолько, что однажды он взмолился: «Господи, помоги мне терпеливо переносить недуги мои».

И был ему голос, ответивший, что страдания его завоюют ему сокровище более прекрасное, чем все сокровища земли, и чтобы переносил он их в стойкости, уверенный в ожидающем его Царствии Небесном.

Это обещание так обрадовало Франциска, что на следующее утро он сказал братьям: «Вассал был бы счастлив безмерно, если бы император пожаловал ему своё владение. Как же благодарить мне Господа моего, пообещавшего Своё Царство мне, недостойному рабу Своему, покуда живущему и облечённому плотью?»

Благодарность, непрестанно и щедро цветущая в его душе, побудила его написать гимн творениям Господа, которые служат нам каждый день, и, пользуясь которыми, мы часто оскорбляем Бога вместо того, чтобы благодарить Его.

«Всевышний, всемогущий, благой Господь...»

Так родился «Гимн брату Солнцу», лирически выражающий желание Франциска увидеть все творения восстановленными в Боге.

Мир, каким он предстаёт в гимне Франциска, имеет мало общего с нынешним. Он ещё чарует своей изначальной красотой, он только что вышел из рук великого Божественного Мастера, грех ещё не разрушил гармонии сущего.

Брат Солнце «прекрасен и, излучая яркий свет, несёт знак от Всевышнего». Сестра Луна и звёзды «светлы, драгоценны и чудесны». Брат ветер, воздух и туман, ясная и хмурая погода — проявление промыслительной заботы Бога обо всём творении. Сестра Вода — «весьма полезна и скромна, драгоценна и чиста». Брат Огонь «весел и грозен, крепок и могуч». Сестра Земля — как ласковая мать, она «нас носит и питает, и приносит многообразные плоды и многоликие цветы и травы».




Живя в епископском дворце, Франциск заметил, что между епископом и подестой возникла враждебность. Берлинджерио, подеста Ассизи, нарушил декрет Гонория III, запрещавший возрождать старые распри между знатью и простым народом. За это епископ наложил на подесту и на город интердикт⁴⁶.

Подеста в отместку послал глашатая, который объявил горожанам о запрете продавать что-либо епископу или покупать у него.

Удручённый этим, Франциск призвал к себе брата Льва, брата Руфина, брата Ангела и брата Массео, самых дорогих ему детей:

— Великий стыд для нас, рабов Божиих, что епископ и подеста питают друг к другу такую неприязнь и что никто не хочет выступить миротворцем между ними.

Сказав это, он задумался, после чего добавил к сочинённому им гимну строфу, исшедшую прямо из сердца: это была строфа о прощении.

— Ступайте, — сказал он, — к обеим враждующим сторонам, к самым видным людям города, к духовенству и всему народу и призовите их к епископскому дворцу.

Разве могли люди не откликнуться на призыв?

Вскоре большая площадь заполнилась народом; когда разговоры, наконец, умолкли, и наступила тишина, брат Лев и брат Ангел запели «Гимн брату Солнцу»; вновь сочинённую строфу со словами о прощении они пропели с особенным чувством. Ненависть исчезла в сердцах враждующих. Состоялось примирение епископа и подесты.

Возвращение в Ассизи

Состояние покоя, в котором пребывал Франциск в Ассизи, никак не помогло его здоровью: болезнь глаз сильно мучила его.

Несмотря на сопротивление Франциска, брат Илия и кардинал Уголино отправили его в Риети, где при Папской курии⁴⁷ имелся врач, пользовавшийся общим признанием.

Летом 1225 года Франциск прибыл в Риети. С любовью и благоговением он был принят в епископской резиденции: его спешили навестить все виднейшие люди курии, за ним заботливо ухаживали, делали всё возможное, чтобы облегчить его страдания. Безуспешно. Болезнь, как вредный плевел, пустила глубокие корни в теле больного.

Однажды Франциск обратился к ухаживавшему за ним брату, который некогда славился дивной игрой на лютне:

— Брат, мне бы хотелось, чтобы ты тайком принёс инструмент и извлёк из него скромную гармонию — это доставило бы облегчение моему брату телу.
— Мне стыдно играть на лютне, отец, — отвечал смиренный брат, — я боюсь, как бы люди не обвинили меня в легкомыслии.

— Когда так, оставим это, брат. Лучше лишить себя желаемого блага, если от него может произойти соблазн.

Но на следующую ночь Господь послал ему то, в чём отказали люди.

В полной тишине вдруг раздался звук цитры, и в комнатке разлилась мелодия, очень утешившая сердце Франциска. Никого не было видно, но музыка продолжала звучать в тишине ночи, то отступая, то приближаясь, и казалась живым обещанием того высшего мира, где всё, что любят и о чём грезят здесь, является реальностью.




Надежда спасти Франциска заставила брата Илию прибегнуть к крайней мере — согласиться на болезненную операцию: состояла она в лицевом прижигании, согласно последним достижениям хирургии того времени.

Франциск согласился на операцию лишь как на новое доказательство любви к Христу Распятому. Он умолял лишь об одном — чтобы это совершилось в уединении в Фонте Коломбо, где в величественной тишине он почувствует утешающее присутствие Божие.

Когда собратья увидели раскалённые инструменты, они в страхе бежали.

Франциск не удержался от восклицания:

— Брат мой огонь, благородный и полезный превыше всех творений, будь ко мне любезен в этот час за то чувство, которое я к тебе питал и буду питать ради Того, Кто тебя создал!

Сказав это, он доверил своё лицо хирургу.

Тот провёл раскалённым железом по щеке, ища вену. Раздалось шипение, едкий дым наполнил комнату.

Кровь, кровь, кровь... Стигматы от людей оказались жесточе, чем стигматы от Бога.

Когда вернулись братья, они увидели длинную кровавую борозду, которая тянулась через щеку Франциска.




После операции все с тревогой и надеждой всматривались в лицо больного. Однако скоро надежды угасли, как угасает луч, случайно прорвавшийся через завесу туч.

Наступила зима 1225-1226 года, к страданиям больного прибавился ещё холод. Необходимо было выбрать место, где бы меньше досаждала зимняя стужа.

Говорили, что в Сиене⁴⁸ живёт знаменитый врач, знаток глазных болезней. Жизнь Франциска была настолько драгоценна, что никакая попытка лечения не казалась лишней. А вдруг исцеление возможно!

Есть ведь растения, которые плодоносят, только если проявить бесконечное терпение, если ухаживать за ними, не падая духом. Не может ли так быть и со здоровьем Франциска? В Сиене он будет жить в более мягком климате, под опекой хорошего врача. И то и другое может принести пользу.

Для решения опять потребовалось распоряжение генерального викария.

Но ни мягкость климата, ни искусство лекаря не принесли Франциску облегчения. Он явно слабел. Началось кровотечение. Брат Илия понял, что конец близок и что пора принять необходимые в таких случаях меры, а прежде всего вернуться в Ассизи, потому что святой желал умереть там.

Небольшой отряд выступил в середине апреля, продвижение шло медленно, ибо Франциска оберегали от сотрясений.

В скиту Челле близ Кортоны пришлось сделать остановку, так как болезнь усугубилась: явились опасения, что смерть может застигнуть Франциска в пути.

Передохнув немного и подождав, пока больной чуть окрепнет, двинулись дальше.

К Ассизи вела дорога, шедшая сначала вдоль Тразименского озера⁴⁹, а затем вверх, к Маджоне⁵⁰, но Перуджа и Ассизи снова враждовали, и распри могли помешать проезду.

Пришлось сделать немалый крюк: от Кортоны до Губбио, от Губбио до Ночеры, от Ночеры до Ассизи⁵¹.

Известие о прибытии Франциска быстро распространилось по его родному городу, народ заволновался. Городские власти выслали ему навстречу почётный эскорт — отряд всадников с алебардами. Встреча с Франциском и его немногочисленными спутниками произошла близ замка Сатриано.

Франциск её почти не заметил.

После долгого перехода ассизские всадники проголодались и рассыпались по округе, чтобы купить у местных жителей еды, но их встречали враждебно и ничего не давали. Надменность и спесь всадников смутили крестьян, и они попрятались в своих домах.

Расстроенные и обеспокоенные жители Ассизи обратились к Франциску. Святой же сказал:

— Маловерные, вы ничего не получили, потому что уповали на деньги в кармане, а не на Бога. Возвращайтесь в те же дома и просите подаяние Христа ради и всё будете иметь в достатке.

Они сделали, как сказал им Франциск, и точно по его слову даром получили то, что безуспешно пытались получить за деньги.

В Ассизи он был встречен с триумфом.

Как далеко, казалось, ушло то время, когда такая же толпа объявляла его сумасшедшим, оскорбляла и забрасывала камнями!




Вновь Франциск стал гостем епископа Гвидо в его дворце.

Весна полностью вошла в свои права; долина благоухала, распускались цветы, зеленела листва, пели ласточки и множество разных птиц, наливались злаки, всё славословило Господа.

Франциск сказал, что ничего не видал радостнее Сполетской долины.

Сейчас он лишился зрения, но чувствовал чудо красоты, окружавшей его, красоты, которую Бог даровал людям, чтобы душа их возрадовалась.

Мыслями Франциск возвращался к той далёкой весне, когда из этого же дворца он вышел, отвергнув всё земное. Радостный, как трубадур, он отправился завоёвывать мир.

Каким же будет его путь дальше?

Франциск не сомневался, что из Ассизи он, если и двинется, то лишь навстречу сестре смерти, которая распахнёт перед ним врата в вечность.

Последние дни жизни св. Франциска

«Дорога в очах Господних смерть святых Его!». Такая смерть — это завершение долгой победной борьбы, долгожданная награда, обретённая ценой несказанных жертв.

Вот почему Франциск, несмотря на телесные страдания, пел. Он чувствовал себя, как перелётная птица, когда дуновение весны, первая зелень в полях и благоухание в воздухе призывает её вить гнездо и заливаться трелями.

Викарий слегка упрекнул дорогого больного, но Франциск не смутился:

— Позволь мне, брат, радоваться в Господе и восхвалять Его в моих недугах. Ведь милостью Святого Духа я так приобщился к моему Богу, что по милосердию Его могу радоваться во Всевышнем.

Лето прошло. Осень обещала быть сухой и мягкой.

Ещё один врач посетил больного. Франциск устремил на него взгляд и спросил:

— Брат врач, что ты скажешь о моём брате теле?

— С Божьей помощью, отче, оно исцелится.

Но душу святого нельзя было обмануть:

— Скажи мне всю правду, Бенбеньяте, я ведь не младенец.

— Отче, — ответил тогда врач со всей откровенностью, — по понятиям нашей науки болезнь твоя неизлечима, и думается мне, что в конце сентября или в первых числах октября, ты от неё умрёшь.

— Ежели так, то добро пожаловать, сестра смерть, — заключил Франциск, охваченный великой радостью.

В «Гимне брату Солнцу» недоставало последней строфы. Франциск продиктовал её брату Льву и брату Ангелу, а те спели её отцу:

«Хвала Тебе, Господи мой, за сестру нашу смерть телесную...»

Теперь дням его жизни приходил конец. Встреча со смертью была недалеко.

Братья опустились на колени. Бернард да Квинтавалле, первый сын, — справа от Франциска, брат Илия, генеральный викарий, — слева.

Как некогда Иаков, Франциск протянул руки и спросил, на кого он возложил правую руку.

— На брата Илию, — ответили ему.

— Так тому и быть.

Потом возвёл больные глаза к небу и воскликнул:

— Тебя, сын мой, благословляю во всём и на всё...

И, обратившись к остальным, добавил:

— Прощайте, дети мои, живите в страхе Божием и пребудьте всегда в Нём...

Все застыли в глубоком безмолвии.




Но то был ещё не конец. Истинный рыцарь не может умереть, как лавочник, в четырех стенах богатого дома. Его душе нужен простор, там она возвратится к Богу.

Так и Франциск.

Получив разрешение у епископа и подесты города, он попросил доставить его в Порциунколу, где в тишине простой хижины мог напоследок послушать пение птиц и шум листвы.

На полпути Франциск попросил сделать остановку. Весь Ассизи открывался перед ним. Его больные глаза ничего не видели, но он обратил взгляд к родному городу.

«Бог да благословит тебя, ибо многие души через тебя спасутся, и многие рабы Всевышнего, обитающие в твоих стенах, обретут Царство вечное».

Франциск прощался с городом, все сопровождавшие его обливались слезами.

В Порциунколе Франциска ждала блаженная кончина.

Братьям, которых он оставлял сиротами, он продиктовал «Завещание», после его кончины оно послужит им духовным напутствием и проведёт среди жизненных бурь; к нему, как к чистой струе, они будут припадать, набираясь сил и укрепляясь для восхождения духа.

Кларе и бедным затворницам обители Святого Дамиана, горько его оплакивавшим, Франциск
послал благословение и краткое увещание — хранить верность Уставу.

У брата тела, которое он так жестоко держал в узде, он просил прощения и примирения.

Потом мысль его улетела далеко. В Риме, вечном городе, пребывала Якопа, совершенная женщина, столько раз благочестиво дававшая ему приют в своем доме. Франциск желал увидеть её перед смертью и просил брата написать ей письмо. Но внезапно послышался стук в дверь: это была она, с двумя детьми.

Франциск был глубоко растроган и позволил Якопе ходить за ним в последние мгновения.

Пробил последний час на Божиих часах.

Святой думал о Христе Распятом, он хотел уподобиться Ему.

Он просил раздеть его и нагим, всего лишённым, в совершенной бедности, положить на холодную землю. Но подчинился викарию который приказал ему во имя святого послушания одеться и дал своё рубище.

* * *

Пятница, 2 октября. Франциск утратил представление о времени.

Ему казалось, что ещё четверг, и он просил прочитать ему то место из Евангелия, где говорится о Тайной Вечере.

Вечером в субботу 3 октября смерть, наконец, явилась за ним.

Солнце заходило, за горой Амиата пылал закат, яркой серебряной лентой вилась река Тешо. Шумела листва, миром дышала вся равнина, пребывавшая в трепетном ожидании.

Франциск запел 141-й Псалом:

Господи! к Тебе взываю, поспеши ко мне,
внемли голосу моления моего,
когда взываю к Тебе.

В этот миг он снова ощутил в себе борения, которые, как он надеялся, давно утихли в нём. Страх напал на него, он почувствовал отвращение к смерти. Умирание бренной плоти, которого он так желал в прошлом, сам же её умерщвляя, сейчас предстало ему как нечто ужасное и сотрясающее.

Лукавый прилагал все силы, чтобы вызвать в нём отчаяние, чтобы представить ему, как бесполезные, все перенесённые страдания, всё содеянное добро и частые, ощутимые встречи с Богом.

Франциск в скорби стенал:

Я воззвал к Тебе, Господи,
я сказал: Ты прибежище моё
и часть моя на земле живых.
Избавь меня от гонителей моих,
ибо они сильнее меня.

Искушение, внезапно напавшее, так же внезапно исчезло.

И тогда мир сошёл в его душу.

С последним вздохом он выговорил:

Выведи из темницы мою душу,
чтобы мне славить имя Твоё.
Вокруг меня соберутся праведные,
когда Ты явишь мне благодеяние.

В этот миг сердце его перестало биться. Бог исполнил последнюю его просьбу.

Внезапно в сумерках послышались движения многих крыльев: это жаворонки слетелись к келье Франциска и запели свою песню. В чистой синеве неба зажигались первые звёзды.

Погребение

Кончина отца вызвала глубокую скорбь его братьев. Хоть их учили постоянно устремляться к небу, всё же природа их оставалась человеческой и они не могли сдержать слёз.

Собравшись вокруг останков отца, они всю ночь оплакивали его.

Тело Святого, перед смертью «почерневшее от болезни, стало прекрасным, оно сияло великой чистотой и видом своим доставляло утешение. Все его члены, поначалу окоченелые, стали мягкими и обрели гибкость, свойственную телу младенца... В самой середине рук и ног были не отверстия от гвоздей, но сами гвозди, образовавшиеся из его плоти, даже возросшие с самой плотью, сохранявшие тёмный цвет, и правое ребро было орошено кровью».

В тот вечер в Ассизи не умолкал колокольный звон, известие о кончине Франциска, переходя из уст в уста, мгновенно разнеслось по окрестностям.

Жители Ассизи хлынули в Порциунколу почтить тело Франциска. Приоры города даже выслали отряд солдат, чтобы сохранить порядок и защитить тело Франциска от похищения.

На следующее утро его понесли в город. Длинная вереница людей потянулась к восточным воротам с песнопениями и молитвами.

У обители Св. Дамиана была сделана остановка. Клара и её дочери должны были повидать отца в последний раз. Поднявшийся плач тронул бы и камни.

Затем процессия медленно двинулась дальше.

В церкви Св. Георгия отслужили панихиду, тело уложили в углубление в массивном камне, поверху плотно привинтили узкую решетку.

После чего опустили под алтарь.




Гробница Франциска сразу стала местом паломничества. Многие исцелялись или обретали свет веры и силу обновить свою жизнь, уподобить её евангельской.

Во всех краях воспевали святость Франциска. Ожидали решения Церкви о причислении его к лику святых.

19 марта 1227 года старого благочестивого Гонория III сменил на папском престоле кардинал Уголино из рода графов Сеньи, принявший имя Григория IX. Он был кардиналом-покровителем ордена, другом и советником Франциска, который лучше всех понимал францисканское движение и больше всего ему содействовал.

Восстание, которое произошло по наущению Фридриха II, вынудило его оставить вечный город и укрыться в Умбрии.

Через Риети и Сполето он добрался до Ассизи в начале 1228 года. Посетив бедных затворниц обители Св. Дамиана, он поднялся в церковь св. Георгия и благоговейно простёрся перед гробницей Франциска.

Побуждаемый собственным желанием и желанием всех христиан, он ускорил процесс канонизации, назначив комиссию кардиналов.

Около сорока чудес, подвергнутых рассмотрению, были исторически засвидетельствованы, но многим эта процедура показалась излишней. «Какая надобность, — говорили они, — в засвидетельствованных чудесах, если святость этого святейшего человека мы видели своими глазами, осязали своими руками и знаем, что она проверена истиной?»

Оставалось лишь совершить великий обряд.

16 июля 1228 года Папа Григорий IX прибыл из Перуджи в Ассизи и торжественно причислил Франциска к лику святых, отслужив торжественную литургию на площади Св. Георгия.

Ассизская базилика

Смерть основателя ордена явилась тяжелейшим ударом для его викария, брата Илии. После смерти святого Франциска все взоры обратились к нему.

Появилась идея построить храм, который бы воспел в веках славу Ассизского Бедняка.

Брат Илия с этой целью встретился с Папой Григорием IX, состоялась беседа, ставшая первым основанием этого храма.

Брат Илия и Папа Григорий IX ближе других стояли к Беднячку и лучше других поняли его, между ними не возникло ни малейших разногласий, и Папа обратился к всему христианскому миру с призывом внести свою лепту в общее дело.

29 марта 1228 года дворянин из Ассизи по имени Симоне ди Пуччарелло подарил Григорию IX вершину холма, именовавшегося Адской горой, расположенную в западной части Ассизи.

Ходили слухи, что там расправлялись с разбойным людом.

Святой перед смертью просил, чтобы его похоронили именно в этом месте.

Григорий IX принял дар через брата Илию; закладывая первый камень в основание храма, благословил это место, назвав гору Райским холмом.

На скалистом склоне появились строители; руководил ими и усердно смотрел за работами брат Илия.

Весной 1230 года была закончена Нижняя церковь. Мощные романские аркады, опирающиеся на массивные пилоны; своды, как будто склонившиеся в молитве, являли собой необычайно выразительное зрелище. Всё дышало молитвенной сосредоточенностью и простотой бедности, тихим смирением перед величием Господа.

Это была первая церковь, выразившая дух францисканства, ей и надлежало принять в себя тело Франциска.

25 мая, в канун Пятидесятницы, произошло перенесение тела. В поминовении, ознаменованном процессией, участвовали тысячи паломников, пришедших из разных краев.

Процессия пересекла весь город. По окончании торжественного переноса тела возобновились строительные работы.

Над Нижней церковью была возведена ещё одна: высокая, устремлённая к небу, она походила на цветок, раскрывающийся навстречу горячему солнцу.

Группы тонких колонн, готические аркады с многоцветным верхом, витражи, стены, обильно украшенные фресками, широкие своды, усыпанные звёздами, как весеннее небо: в храме как будто воссияла слава небесная, которой окружён в раю Франциск.




К Райскому холму Ассизи каждый год шли миллионы паломников всего мира.

Свет, исходящий от его благословенной гробницы, постоянно зовёт к себе всех, кто заблудился в лабиринте жизни.

Мир и добро существуют только в Боге.